Ниже бездны, выше облаков
Шрифт:
А теперь, как представлю, что они читали мой дневник, а они, конечно же, читали, такая тошнота накатывает. Ведь там такие есть откровения, мама дорогая! Большего позора и ужаса я даже представить не могу. Нет, ни с кем из своего класса я больше никогда не встречусь. Однозначно.
Заглянула мама. Сказала, что ей нужно по делам.
– Я скоро вернусь.
А у самой лицо встревоженное, боится меня одну оставлять – вдруг что случится. Нечего тебе боятся, мама. Всё самое плохое, что только может быть, со мной уже случилось.
Я кивнула, мол, иди,
В стотысячный раз послушала Unintended. Зачем я её слушаю? Рву сердце? Разозлилась, отшвырнула айпод. Не могу я так больше! Недавно мама затеяла читать мне лекцию о счастливом будущем – потом, через годы. Мол, вырасту, стану умной, красивой, образованной, встречу своего человека, такого же умного, красивого, образованного, ну и конечно, обеспеченного, и всё будет хорошо. Так и хотелось сказать: какой бред ты несёшь, мама! Какое будущее, какой свой человек?! Я уже встретила Диму, а больше мне никто не нужен и никогда не будет нужен. И не хочу я, чтобы было всё хорошо потом – мне сейчас надо!
В дверь позвонили. Доплелась, приникла к глазку. Господи! Там, за дверью стоял он – мой Дима! Не поверила. Решила, что такого быть просто не может. Иллюзия, галлюцинация, мираж. Открыла – он. Куртка нараспашку. Вихры торчком. Глаза синие-синие. И смотрел так, что дух захватило. Сердце ухнуло, зашлось. В груди защемило. Мы стояли и смотрели друг на друга. И слов не надо было. Впервые я поняла, что взгляд может столько всего сказать! И как сказать! Любые самые громкие фразы показались бы мне в тот момент никчёмными.
В глазах вдруг защипало. Слёзы. Так некстати.
– Не плачь, – Дима шагнул ко мне. Обнял.
Я вдыхала его запах и надышаться не могла. Вот оно – счастье! И ничего больше не надо. Так бы вечность и простояла рядом с ним.
А потом мы сидели у меня в комнате и долго-долго говорили. Обо всём. Дима мне сказал, что с Анитой он порвал, что те ужасные слова он действительно говорил, но давно, когда только пришёл в наш класс и совсем меня не знал. А потом всё изменилось. И ходил он со мной не из жалости, а потому, что самому хотелось. А ещё признался, что скучал. Я в ответ и вовсе вывалила на него целую тонну откровений. Рассказала всё, что так долго хранила в тайне от всех. Про дневник тоже сказала. Правда, моя идея больше не показываться в школе Диму насмешила:
– Глупости всё это, да и родители тебе не позволят. И правильно сделают. Наоборот, выясним, кто взял, да и прижучим как следует.
Дима говорил с улыбкой, несерьёзно, но от его слов и правда стало на душе тепло и спокойно. Договорились, что на следующий день он будет ждать меня, как всегда, у ворот.
– А ты знаешь, о чём я больше всего мечтала эти дни?
Я включила Unintended, которая теперь стала для меня гораздо больше чем просто песня.
Мы медленно кружились и
Зато вечером устроил маме целое представление. Ругался, негодовал, даже кулаком стукнул о столешницу. А мама ему сказала:
– Что ты, Боря, так расшумелся? Кричишь, кулаками машешь. Ты видел, что с нашей дочерью творилось? Болела, да. Но чем? Если ей нравится этот мальчик, мы не должны ей запрещать с ним встречаться. Я не хочу потерять дочь.
– В каком смысле?
– Да во всех смыслах!
Впервые мама говорила с папой так решительно. Спасибо, мамочка!
Хотя, если бы даже они и запретили мне встречаться с Димой, ничего бы не изменилось. Нет такой силы, что заставила бы меня отказаться от него.
Наутро мы, как и условились, встретились во дворе школы. Вошли вместе, не просто рядом, а взявшись за руки. И мне было всё равно, кто и как на нас косится, что шепчет за спиной.
Правда, перед входом в класс я всё-таки слегка забеспокоилась.
Первой нас увидела Жанка Корчагина и… поздоровалась. Не подмигнула украдкой, как она иногда делала последнее время, когда меня все гнобили. Не улыбнулась мимолётно. А крикнула через весь кабинет:
– О! Какие люди! Привет! Что-то вас давно не видно было. Болели? Оба разом?
Потом поздоровались и другие девчонки. Я отвечала по инерции, совершенно не понимая, что происходит. Никто и не думал меня высмеивать, говорить гадости и даже просто злобно на меня поглядывать. Все, абсолютно все, вели себя со мной и с Димой как ни в чём не бывало. Как будто не существовало нескольких недель травли. Запеваловой же в классе не было, а за её партой сидели Айрамов с Шошиной.
– Ничего не понимаю, – шепнула я Диме. – Куда Запевалова делась?
Дима кивнул – мол, и он удивлён.
На перемене ко мне подошла Тамара Ивановна и велела зайти к директрисе. Я подумала, что из-за прогулов.
Вошла к ней ни жива ни мертва – надо же, после таких потрясений всё ещё боюсь её. Но Анна Карловна достала из сумки и положила на стол… мой дневник.
– Забирай. Можешь идти.
Я взяла дневник и пошла к двери, ничего не понимая. На пороге оглянулась. Директриса смотрела на меня совсем не злобно. И вдруг произнесла:
– Рассказали бы всё это своевременно, многого можно было бы избежать.
Я смутилась, но всё-таки спросила:
– А Запевалова?
– Запевалова больше у нас не учится.
– Анна Карловна, а кто вам передал мой дневник?
– Неважно. Главное, что хоть у кого-то хватило смелости вывести её на чистую воду. Всё, иди.
В коридоре меня ждал Дима.
– Запевалова у нас больше не учится, – повторила я слова директрисы. И как же невероятно это звучало!
– Вот, – я показала ему дневник. – Она мне отдала. А кто ей принёс, не сказала.
Дима улыбнулся, пожал плечами: