Нижние земли
Шрифт:
Еще на опушке, сквозь деревья он увидел огромное белое облако, плывущее от монастыря к лесу. Оно, словно устав летать там наверху, прилегло отдохнуть на землю, не заметив такой мелочи, как монастырь святого Онуфрия. Полежало, полежало и двинулось к лесу. А откуда-то из его бочины выползли грязно-серые клубы дыма. Запахло гарью.
Монастыря, по-прежнему, было не видать, и Рууд начал осторожно обходить странное облако сбоку.
Чем ближе он подходил к монастырю, тем отчетливее сквозь серую пелену проступали развалины, бывшие когда-то монастырской стеной и храмом. Стало трудно дышать. От святилища осталась лишь одна, ближняя к реке
Закашлявшись, Рууд побежал к подземным кельям. Жар, исходящий от пылающей столовой заставил его сделать крюк, но все равно, ее упавшая стена взметнула облако пепла, и Рууд снова закашлялся.
Вот и вход в кельи. В дымном сумраке он споткнулся о чье-то лежащее поперек коридора тело и тут же упал на еще одно, такое же.
Вскрикнув, Рууд вскочил и бросился во внутрь. С трудом отыскав келью Хендрика, он толкнул дверь. Та долго не поддавалась. Мешало чье-то тело. Наконец дверь поддалась, и проскользнув в образовавшуюся щель, Рууд увидел растянувшегося у порога Кееса ВанХогдалема. Лицо его было так обезображено, что узнать столь неожиданно оказавшегося здесь наемника, можно было только по его ружью, которое тот намертво прижал к груди, да по неизменной латанной-перелатанной кожаной куртке, которую Кеес ни за что не соглашался сменить на что-то более приличное.
Из угла, где стояла кровать послышался стон. Рууд бросился туда. На обломках мебели, заваленный всякой утварью, лежал, держащийся за бок, Хендрик.
– Рууд, – прохрипел он, – слушай меня внимательно. Вон там, под сундуком спрятано все самое ценное, что у меня есть… – старик закашлялся и его грязная, изорванная рубаха покрылась красными пятнами.
Рууд подался к Хендрику и только теперь увидел, что из раны, которую зажимает старик, торчит обломок ножки стола.
– Граната, – выдавил умирающий из себя непонятное слово. – Возьми там дневник Стеенерсона, пистолет и узелок с антирадом… кхы, кхы… ну с леденцами. И запомни хорошенько… кхы, кхы… обязательно ешь эти леденцы, пока не кончаться. И слышишь, мой мальчик… кхы, кхы… не больше и не меньше одного раза в три дня… кхы, кхы… ты должен пойти в Роттердам… кхы, кхы… и найти там Вима – брата Кеса… кхы, кхы… он знает, как отомстить огненному чер… кхы, кхы, – старик захрипел, выгнулся дугой и застыл, уставившись немигающим взглядом в потолок кельи.
Рууд, глотая слезы, подошел к огромному сундуку. Поначалу тот и не думал тронуться с места и только когда паренек упершись ногами в стенку, навалился на дубовую громадину – чуть-чуть сдвинулся.
После того, как Рууд повторил эту операцию несколько раз, из-под проклепанного брюха показалось какое-то углубление, доверху засыпанное опилками.
Он пошарил в них рукой и, выудив несколько узелков из невиданной до этого прочной ткани, бросил их в сумку и выскочил на улицу. Надо было еще проверить свой тайник – уцелел ли?
С тайником ему повезло. Та стена, в кладке которой он запрятал приготовленные для побега пожитки, оказалась цела. Она была похожа на кусок
Закинув мешок и арбалет за спину, Рууд поспешил прочь из развалин. Он шел со стороны реки и минуты через три наткнулся на необычное место. Возвышавшийся раньше на противоположном берегу утес полностью сполз в воду, наполовину перекрыв русло реки, отчего, то сместилось левее, покрыв собою монастырское пастбище.
А за остатками утеса Руду и вовсе открылась невероятная картина. В по-прежнему высоком берегу зияла огромная пещера. Вернее, все это было похоже на кротовью нору. Ее неестественно ровные края были оплавлены как и куски монастырской стены. Из кромешной тьмы поднимались клубы белого дыма, похожие на то облако, за которым он наблюдал с опушки леса.
Не в силах сопротивляться мальчишескому любопытству, Рууд подошел поближе. Даже на противоположном берегу чувствовалось жаркое дыхание пещеры-норы. Разглядеть что-либо сквозь белую завесу было сложно, но в одной из редких прорех он все-таки увидел пугающую своими размерами, уходящую куда-то вниз, бездонную черную глотку.
Какое чудовище могло вырыть такой ход? Неужели это тот самый огненный червь, о котором ходили слухи и о котором были последние слова Хендрика?
Рууд повернулся и пошел в направлении тракта, до которого было полдня пути. Нужно было до темна найти какую-нибудь старую машину и заночевать в ней. Рууд несколько раз произнес вслух непривычное слово «машина» – а ведь был еще и «пис-то-лет», который грел ему бок одним своим присутствием в сумке.
А оглядываться на развалины монастыря, ставшего могилой для Хендрика Эгелькампа и еще многих других людей, с которыми Рууд прожил не один год, он не хотел. Или не мог.
Еще совсем тоненькая розовая полоска на предрассветном небе потихоньку увеличивалась в размерах, отвоевывая все больше и больше пространства у холодного серого монолита, придавившего собой и притихший в это раннее время лес, и усыпанную мертвыми автомобилями автостраду, которую вообще-то всегда называли попросту, трактом.
Но на здоровом листе, исчерченном линиями различной толщины и усеянном разноцветными кляксами, тракт назывался автострадой N-228. Сам этот лист назывался картой.
Возможно, в этой карте Рууд так бы ничего и не понял, если бы в свое время покойный Кеес не показал бы ему: их монастырь, реку возле него, Хогендорп, озеро Маствикердик, сам тракт и Роттердам. Желтая полоска N-228 тянулась на верх и упиралась в толстую оранжевую E31, которая, извиваясь, справа на лево, доходила до самого Роттердама.
Вот туда-то он и пойдет. Рууд закусил нижнюю губу. Так, озеро у него за спиной – значит идти нужно направо. Он свернул старинное потрепанное полотнище и убрал его в мешок.
Карту Рууд вытащил из-за голенища мертвого Кеса. Он хотел взять и его ружье, но посмотрев на развороченный боевой механизм, передумал. Хотя патроны к нему прихватить не забыл, и теперь коробка с ними делала и без того тяжелый заплечный мешок, просто неподъемным.
Еще раз обернувшись на приютивший его средних размеров автомобиль, похожий на маленький домик, он обматерил проклятые пружины, всю ночь проверявшие его бока на прочность. Когда-то автомобиль был голубого цвета. Это можно было понять по редким проплешинам, еще не изъеденным ржавчиной. А спереди сквозь ржавчину проступала какая-то надпись, по-видимому, имя его хозяина.