Низкий Горизонт
Шрифт:
— Вот чертова артель! В Светлом, где ихний капитан живет, с лесом плохо, так они теперь ему дрова на зиму заготавливают. Надо пойти подсобить, не то простоим до вечера.
За пчеловодом потянулись и другие. Чернявый паренек нервничал, но вмешиваться в дела команды не решался. За долгие годы пассажиры сжились
Когда через четыре часа «Зюйд» вышел на фарватер, Николай заглянул в кубрик. Васька уже сменился с вахты и, задрав ноги, преспокойно покуривал. На столике лежала ветка облепихи, унизанная мелкими оранжевыми ягодами. От них пахло чем-то, похожим на землянику.
— Чего это ради вы на старика работаете? — сказал Николай. — Авторитетом он, видно, у вас не пользуется…
Штурвальный посмотрел на Званцева с таким удивлением, словно увидел его впервые.
— Ты кем работаешь на сейнере? — неожиданно спросил он.
Сердце екнуло, но защитный рефлекс сработал вовремя:
— Радистом. А что?
— Да так. Просто я хотел сказать, что за этого старика каждый из нас голову сложит.
Он повернулся к стене, давая понять, что разговор окончен. Званцев вздохнул и вышел из кубрика.
На другой день пароход подходил к Светлому Истоку. Николай стоял на носу, глядя в стеклянно-прозрачную даль. Он думал о том, что уже осень, а впереди первая в его жизни настоящая зима. Как-то он справится с ней… Кто-то кашлянул за спиной. Николай обернулся — позади стоял капитан.
«Может быть, он догадывается, что я без билета?» — мелькнула мысль.
Капитан взял Званцева за локоть, и тот вздрогнул от неожиданности.
— Ну что, парень, скоро дома? — весело прохрипел он.
Николай кивнул и опустил глаза.
— Значит, деньги, говоришь,
Капитан вложил Николаю в ладонь ржавую английскую булавку и, сутулясь, пошел к мостику.
На душе у Званцева было скверно. Зачем он обманывал этих людей? А может быть, пойти и рассказать им все честно? Иначе совесть будет мучить до конца жизни.
… Николай решительно открыл дверь в рубку. Вахту нес Васька. Кроме него, здесь никого не было.
— Слушай, — сказал Николай, — у меня к тебе серьезный разговор.
— Ну…
— Я хотел тебе сказать, что я… — Он замялся.
— Что ты никакой не радист и на сейнере никогда не плавал, — усмехнулся Васька. — Так это я и так давно понял.
— Почему же ты молчал?
— Ждал, когда сам скажешь. А сейчас возьми ведро и вымой пол в кубрике.
— Конечно, — обрадовался Николай. — Я мигом!
— Это не наказание — просьба. Мы с Сергеем заняты, а уборщика у нас по штату не положено.
Николай выскочил на палубу и остановился. Он чувствовал такое облегчение, словно сбросил с плеч непосильную ношу. И вдруг до его слуха долетел какой-то незнакомый звук, который не могли заглушить ни хлопающие по воде плицы, ни стук дизеля. Что-то удивительно торжественное и в то же время грустное слышалось в этом звуке.
Он поднял голову. С болотистых топей левобережья снялась стая журавлей. На ходу перестраиваясь, она постепенно набирала высоту. Журавлиный клин проплыл над рекой, медленно развернулся и, заронив в душу неясную тревогу, потонул в блеске ясного осеннего дня.