Низверженное величие
Шрифт:
Дамян подошел к раненому Добрину, осмотрел повязку и отечески похлопал его по плечу.
— Ничего с тобой не будет… Все пройдет!
— Пройдет… — сказал Добрин, но в его голосе командир уловил жалость к себе. Добрин был как-то чрезмерно чувствителен… Ясно, парень боялся за себя. Дамян хотел присоединить его к хозяйственной группе, но теперь пришлось отказаться. Там предстояла тяжелая работа. Внизу, в старом лесном хозяйстве, осталось много заготовленных дров. Часть сгнила, но кое-что можно еще использовать. Это облегчит работу группы. Не надо будет рубить в лесу. Землю из сухого оврага сбросят в речушку. Да, дело устраивалось неплохо. И все же очень рискованный шаг — зимовка под носом
С этой мыслью он уснул, подперев спиной старый граб.
Сорокадневный траур по случаю смерти царя помешал семейству Развигоровых повеселиться как всегда. По негласной традиции, двадцать первого сентября вся семья вместе с приглашенными гостями собиралась у богатого стола. Большой дом Константина Развигорова наполнялся смехом молодых приятелей его дочерей и сыновей, пришедших почтить Константина Развигорова. После превосходного ужина старшее поколение обыкновенно уходило на первый этаж, а молодежь оставалась потанцевать под граммофон. В этот день никто, ни дети, ни их товарищи, не соблюдали часы учебы. Некоторые даже не знали, что отмечают день рождения старшего Развигорова, а ему не хотелось напоминать. Он принадлежал к людям, которые больше чтут именины. Праздник святых Константина и Елены, который приходился на время плодоношения черешни, волновал его больше, чем напоминание о прошедших годах. Впрочем, у Развигорова не было причин печалиться. Время щедро благоволило к нему, вот только с каждым годовым циклом становилось все меньше желаний и радостей и все больше морщин.
В этом году у него было очень много времени для раздумий и очень много соблазнов. Словно угадав его необщительное настроение, родственники и друзья поздравили его, но никто не пришел в гости. Развигоров знал, что им мешает объявленный траур, но ведь краткий разговор не означает его нарушения. И все же тишина радовала его больше, чем топот танцующих и звук охрипшего граммофона.
Сегодня за столом были только его жена, Михаил с Христиной, Борис, затянутый в новый офицерский китель, Александра и Диана, в больших глазах которой затаилась печаль. Эта девушка и радовала, и пугала старшего Развигорова, в ней было что-то неземное, хрупкое, непригодное для нашего сурового мира. Старшая дочь совсем другая. Он выпустил ее из рук, и вот результат. Никого не слушает, никого ни о чем не спрашивает. Развигоров посмотрел на ее руки, и смутная догадка обожгла его: курит… Два пальца на левой руке пожелтели около ногтей. Развигоров едва удержался от вопроса — и хорошо сделал. Ужин был бы испорчен, потому что она не смолчала бы. Лучше оставить разгадку на утро. Константин взял хрустальный бокал с красным вином и по обычаю встал.
— Ну, я, как старший, пожелаю вам здоровья, а себе — дожить до внуков и правнуков. — Сказав это, он поглядел на сноху, которая располнела в талии, и улыбнулся. — В будущем году появится у нас новое имя…
Доброе напутствие побудило всех посмотреть на Христину. Она думала, что ее беременность еще незаметна, и потому смутилась. Ее руки скользнули со стола на колени.
— Опозорил сноху! — полушутя-полусердито заметила жена.
Развигоров не обратил внимания на ее замечание. Он протянул руку, чокнулся вначале с сыновьями, потом со снохой и женой и лишь затем повернулся к дочерям. Меньшая вся покраснела от его намека, казалось, что она куда-то всматривается; старшая опрокинула бокал одним махом и даже не моргнула глазом. Похоже, отношения между мужчиной и женщиной были известны ей до отвращения. Отец почувствовал, как горькая догадка разбередила душу: если б не этот немец… Овладев собой, он миролюбиво сказал:
— Хорошо бы нам встречаться почаще. Вы растете, живете своей жизнью и нас как-то забываете…
Константин Развигоров выпил и сел. И когда садился, подумал, что его пожелания были какими-то старческими, и он испугался самого себя. Так ли уж прижимала его жизнь, так ли сильно высушили его заботы? Другой на его месте только бы радовался своему положению, а он размяк, словно остался в одиночестве. Пили и ели в полном молчании. Время от времени отец пытался шутить, но шутки как-то угасали. Потом трое мужчин ушли в кабинет на нижнем этаже, и Михаил, наклонившись к коробке с сигарами — очередному подарку банкира Бурова, — сказал:
— И в этот год тебя не забыли… У меня такое чувство, что господин Буров ведет книгу учета дней рождения своих друзей…
— Что за друг тебе этот англофил? — спросил Борис и перевел взгляд с сигар на отца.
— Нас деньги не связывают, — примирительно сказал отец.
— Деньги деньгами, не они сегодня движут миром, объединяют людей и государства, — назидательно изрек Борис, положив ногу на ногу. Его новые, блестящие сапоги были внатяжку, бриджи подчеркивали сильное бедро, от всей напыщенной фигуры капитана Бориса Развигорова веяло глупой самоуверенностью.
— Борис напомнил нам о новом порядке, не так ли? — с легкой усмешкой спросил Михаил.
— Да, о новом порядке фюрера, — с нажимом сказал Борис, глядя на своего брата, — таким, как ты, надо почаще напоминать об этом человеческом феномене…
— Я только не понял, кто феномен — фюрер или новый порядок? — насмешливо откликнулся Михаил.
— Оба…
— Ты хочешь сказать: и Гитлер, и новый порядок?..
— Вот именно, и я запрещаю тебе говорить об этом в таком тоне!..
— Мой тон вполне учтив, все так же спокойно возразил Михаил, — но ты забываешь, что наш дом не казарма и я — не солдат…
— Я знаю, что ты не солдат, и что ты готов служить нашим врагам — это я тоже знаю…
Разговор пошел в нежелательном направлении, и отец поспешил вмешаться.
— Не состязайтесь в непродуманных высказываниях, — сказал он и, пока его не прервали, продолжил: — Я хотел посоветоваться с вами в этот вечер, но, видя, как вы раздражаетесь по мелочам, подумал, не лучше ли вам заняться своими делами…
— Мы слушаем, — поднял незажженную сигару Михаил, будто продолжая спор с братом.
Старый Развигоров помолчал, надеясь услышать голос Бориса, но, заметив складку между его бровями, сказал:
— Дело серьезное… Ее величество царица предложила мне пост министра в новом кабинете…
Предложила или это уже предрешено? — И глаза Бориса заискрились.
— Думаю, ее слово имеет вес.
— Только бы поскорее. — Сын встал, походил по просторному кабинету и снова сел. — Министр Константин Развигоров! Неплохо, хорошо звучит. Сын министра Развигорова — тоже. Лишь бы поскорее!..
— А что думаешь ты? — спросил Константин Развигоров, бросив взгляд на старшего сына.
— Раз ты меня спрашиваешь, скажу: я против…
— Ты против? Почему?.. — нахмурил темные брови Борис. — Боишься рассердить своих английских друзей?.. Чтобы, часом, не связали имя министра Константина Развигорова с именем профессора каких-то там наук Михаила Развигорова? Не потому ли?
— И поэтому, но сейчас я не с тобой говорю. Вопрос очень большой, судьбоносный, и его нельзя обсуждать в таком тоне. Дело касается чести семейства Развигоровых, старой фамилии, которая никогда не увлекалась внешней, парадной стороной, а интересовалась сутью. В математике есть задачи со многими неизвестными, и я думаю, что сейчас перед нами стоит именно такая задача, когда неизвестных величин столько, что они уничтожают известные…