НКВД. Война с неведомым
Шрифт:
Как ни удивительно, пресек это безобразие не нагловатый Одессит, а тихий Студент. Интеллигентно поправив очки на переносице безымянным пальцем, он шагнул вперед и решительно сказал:
– Мейне либер фройляйн, позвольте вам выйти вон…
После чего сгреб старуху за шиворот и силком препроводил к лестнице, ведущей на первый этаж, толкнул на верхнюю ступеньку и грозно пообещал:
– Еще раз вздумаешь концерты устраивать, ведьма старая, я тебе ноги переломаю…
Разозленный интеллигентный юноша порой способен на отчаянные поступки, в особенности если он воюет четыре года. Старуха это, должно быть, просекла. Она, не делая попыток вернуться
И исчезла в своей комнатке.
Приятный вечер был испорчен напрочь. Они попытались было успокоить Ютту, но она самозабвенно рыдала, уткнувшись в подушку, и в конце концов они на цыпочках удалились, осторожно прикрыв дверь, вслух высказывая свое мнение о старухе – единодушно совпадавшее, как легко догадаться. Чтобы хоть на ком-то сорвать злость, Капитан рявкнул на Павлюка, недоумевая, отчего тот путается под ногами, когда его помощь вообще не требуется. Павлюк покладисто испарился с глаз долой, а они разошлись по своим комнатам.
Вытянувшись на диване, Капитан прихлебывал винцо из запасов герра гауптмана – к небольшому винному погребку они давно уже относились как к своей законной собственности – помаленьку успокаивался и думал о жизни. С Павлюком, пожалуй что, следовало завтра помириться, подарить какую-нибудь безделку. Дело в том, что Капитан прекрасно знал повадки родного ведомства и ту систему, которую можно было учено назвать «многослойным взаимопроникновением». Глупо думать, что над армейским СМЕРШем нет никого, кроме Верховного Главнокомандующего и господа бога. Вполне могло оказаться, что тихоня Павлюк давно и скрупулезно освещает своих командиров – порядка ради. А ведь давно известно, что главное – даже не сообщить сухие факты, а осветить их так или этак. Начальство на многие мелочи смотрит сквозь пальцы, но нельзя гарантировать, что однажды не случится…
Его унылые размышления прервали странные звуки из угла обширного кабинета – словно что-то с треском выдирали, что-то твердое из чего-то твердого, будто гвоздодером работали…
Потом он увидел в том углу движение. Ни свечи, ни «летучей мыши» он не зажигал, но ночь выдалась лунная, и света хватало…
Капитан взглянул туда. И… Ни до этого, ни потом он больше не переживал такого ощущения – оказалось, волосы на голове и в самом деле способны шевелиться от леденящего ужаса…
Громадный медведь, то самое чучело, бог знает сколько лет стоявший на четырках, приколоченный к деревянному постаменту солидными гвоздями, пришел в движение. Он высвобождал одну лапу за другой, резко вздергивая их так, что гвозди оставались в лакированных досках. Он ступил на ковер. Он двинулся мимо стола прямо к оцепеневшему на постели Капитану.
Это было невозможно и невероятно, но все это происходило не во сне и не в бреду, а на самом деле. Ожившее чучело, неуклюже переваливаясь, неприятно шурша лапами по ковру, брело в лунном свете прямехонько к постели, оставляя за собой какую-то труху из продырявленных подошв или как там у него называются эти части лап…
Капитан не мог ни шевельнуться, ни заорать. У него хватило сил только на то, чтобы поставить стакан на столик, как будто именно это сейчас было самым важным. Он промахнулся, стакан
Зверь навис над постелью – и обрушился на Капитана, грабастая его за глотку огромными лапами. Прямо над лицом оказалась морда, со стеклянными глазами, языком из какого-то искусственного материала. Это была морда чучела, жизни в нем было не больше, чем в пустой бутылке, от медведя воняло пылью и какой-то слежавшейся прелью, он не издал ни звука – но лапы давили всерьез, тяжело, ощутимо, когти стискивали глотку так, что дыхание перехватывало и в глазах темнело…
Сначала Капитан отпихивал зверя ладонями, упершись обеими в грудь. Под ладонями чувствовалось нечто податливо-пустое – шкура и набивка внутри – медведь казался легким, но хватка на горле образовалась железная, и оттолкнуть эту жуть не было никакой возможности…
Его спасла армейская привычка класть оружие рядом. Портупея с кобурой висела на спинке стула – но Капитан схватился не за нее, каким-то островком трезвого сознания понимая, что зверь-то мертвый. Он нашарил удобную рукоятку того самого трофейного эсэсовского кинжала, легко вырвал его из ножен и нанес удар, потом еще и еще. С удесятерившимися от дикого ужаса силами полосовал чучело вдоль и поперек, везде, куда мог дотянуться, кинжал был острейший и пластал отлично, из длинных разрезов на Капитана летела старая пыльная вата и еще какая-то мелкая дрянь вроде высохших опилок, глаза залепило, он ничего уже не видел, махая кинжалом вслепую, почувствовал, что хватка на горле ослабла, нашел в себе силы вскочить и полосовал дальше нечто бесформенное, все еще пытавшееся свалить его с ног, придушить…
Когда он опомнился, протер глаза и отплевался, все было кончено. Чучела как такового больше не было. Оно валялось на спине, с отсеченными почти напрочь головой и передними лапами, уже не шевелясь, в груде трухи-набивки – мелкие ее клочки кружили в воздухе, словно вьюга, медленно опускаясь на ковер…
Шея болела так, как в кошмаре ни за что не бывает. Осторожно ее потрогав кончиками пальцев, Капитан нащупал вздувшиеся рубцы. Крови, кажется, не было, но болело адски. Душили его по-настоящему и всерьез.
Он нашел спички, трясущимися пальцами запалил свечу. Все так и осталось – растерзанное чучело, груда трухи, рубцы на шее… В голове не было ни мыслей, ни эмоций – все происшедшее казалось настолько диким и неправдоподобным, что не умещалось в трезвом материалистическом сознании советского человека, комсомольца и члена партии…
Совсем рядом, на втором этаже, оглушительно прогрохотала недлинная автоматная очередь. «Библиотека, – с удивившим его ледяным спокойствием констатировал Капитан. – Это в библиотеке…»
И кинулся туда с пистолетом наготове.
В библиотеке остро и кисло воняло пороховой гарью. Пошарив по столу, Капитан нашел электрический фонарик, включил. Студент поднимался с пола, морщась, зажимая ладонью левое предплечье.
– Что случилось? – рявкнул Капитан. Пошарив лучом вправо-влево, увидел на полу автомат Судаева, лежавший дулом к Студенту.
– Все равно не поверишь, – сказал Студент каким-то беспомощным, мертвым голосом. – Не поверишь…
Пальцы у него были чуть припачканы кровью, но рана, похоже, легкая, так, царапина. Сообразив это, Капитан уже не миндальничал, ухватил друга за здоровую руку, за рукав гимнастерки, проволок в свою комнату и осветил останки чучела. Сказал: