НКВД. Война с неведомым
Шрифт:
Эка невидаль…
Геологические были о странном. Быль о машине-невидимке.
Это случилось в середине лета 1977-го года. Лето это памятно, в первую очередь, даже не своими странностями, о которых рассказано ниже, а тем, что именно тогда в Красноярском крае из магазинов начисто исчез шоколад. К этому привыкли не сразу, вот это выглядело по-настоящему странно: долгие годы шоколада в магазинах было хоть завались, и вдруг он исчез в одночасье, сначала показалось, это ненадолго, но выяснилось –
Ладно, не будем отвлекаться. Наш отряд тогда, как говорят в геологии, стоялна крохотной таежной речушке, у склона огромной и пологой, километров десять в диаметре, сопки, сплошь заросшей лесом. По другую сторону сопки – деревня. Из деревни к лагерю вокруг сопки вели две дороги, с высоты птичьего полета, надо полагать, смотревшиеся огромными полукружьями. Дорога с правой стороны сопки и дорога с левой. По какой из двух ни пойдешь от лагеря – придешь в деревню. По какой ни пойдешь от деревни… Ну, соответственно.
Место это, как в первый же день выяснилось, было медвежьей территорией. Медведь – зверь оседлый, отгораживаетсебе строго определенную территорию и, подобно средневековому феодалу, считает ее своим законным и неотъемлемым владением. Другим медведям внутрь отмеченных границ заходить категорически не рекомендуется – иначе хозяин постарается пустить их клочками по закоулочкам. Людям гораздо проще. Сытый и здоровый медведь никогда не трогает без особой нужды ни людей, ни домашнюю скотину, если люди соблюдают несложные правила.
Позже выяснилось, что здешний топтыгин был не просто феодалом, а наследственным хозяином. Поколении, кажется, в четвертом. И прадедушка его, и дедушка и папаша (а может, прабабушка, бабушка и мамаша, в такие тонкости никто не вдавался) обитали в этих самых местах с довоенных времен. С деревенскими медведь поддерживал своего рода нейтралитет: в селе он не пакостничал, коров, во множестве шлявшихся по тайге ,никогда не трогал, а деревенские, в свою очередь, воздерживались от актов вооруженной агрессии по отношению к династии топтыгиных. Городские охотники в те времена туда не добирались. Так что всем было удобно, всем было хорошо, и людям, и косолапому.
В первый день, когда мы только прибыли и разбили палатки, мишка, естественно, возмутился в точности так, как вознегодовал бы какой-нибудь мелкий барон, узнавши, что неподалеку от стен его родового замка устроила табор неведомо откуда нагрянувшая цыганская орда. Битых трое суток «хозяин тайги» бродил где-то по вершине сопки и орал средь бела дня, что твой Змей Горыныч – пугал и выпроваживал, авось да уберемся. Рычанье и рявканье, надо сказать, впечатляло – сильнее медвежьего рявканья по психологическому воздействию только, пожалуй, вопли рыси в ночной тайге.
И тем не менее отряд и не подумал менять дислокацию. Мы прибыли туда месяца на три, не меньше, нам предстояло вдумчиво и скрупулезно провести электроразведку именно на этом участке. Рабочие планы подразделений министерства геологии испокон веков составлялись без учета
За три дня медведь кое к чему присмотрелся. Определенно сообразил, что ни у кого из непрошеных гостей нет ружей и, судя по поведению, охотиться они не собираются вовсе (такие вещи косолапый понимает прекрасно). И не мог не отметить также, что двуногие регулярно ходят по своим, строго определенным маршрутам. И не мог не сделать вывод: люди прибыли по каким-то своим делам, с его делами не пересекающимися вовсе.
В том, что медведь рассуждал именно так, убеждают последующие события. На четвертый день медвежьи обиженные вопли уже не раздались, и все три с лишним месяца, что мы прожили у речушки, мишка вообще не дал о себе знать. Никуда он не ушел, конечно – просто не давал более о себе знать ни ревом, ни следами. Сосуществовал с нами настолько незаметно, что, если не знать о нем заранее, можно было подумать, будто его там и нет.
Ну, это лирика… Итак, мы стояли на речушке. Два-три деревянных барака, оставшихся от каких-то предшественников, полдюжины палаток, пять-шесть молодых специалистов обоего пола с новехонькими дипломами о высшем и среднем специальном образовании, да два десятка работяг, сиречь нас. В общем, именно этот лагерь описан в романе «Охота на Пиранью» – примерно так он, заброшенный нами по окончании работ, должен был выглядеть.
Пора о необыкновенном. Так вот… В тайге, надобно вам знать, скучновато, если ты не шатаешься по ней идиотом-туристом, а обосновался на все лето работать от зари и дотемна. Небольшая прогалина, примыкающая к речушке, а вокруг – сплошная стена тайги. Ближайшая цивилизация в виде деревеньки – в пяти километрах. Скука. Любому мизерному развлечению будешь рад. Поэтому, когда время от времени, пару раз в неделю, из областного центра приезжала наша машина, весь народ, заслышав на дороге урчание мотора, живенько вылезал из палаток и бараков.
Вот и тогда – вылезли. Столпились. Узкая дорога в одну раздолбанную колею, где с трудом протиснется одна-единственная машина, да и то задевая бортами кузова за ветки, просматривалась метров на сто, а далее резко поворачивала вправо, так что полагаться приходилось исключительно на слух. И все двадцать пять человек прекрасно слышали, как совсем близко надрывается мотор, как скрежещут шестерни в ветхой коробке передач. Совсем близко раздавались эти звуки, под самым носом, за поворотом. Вот-вот появится машина…
Она так и не появилась. Более того, мотор вдруг замолчал и больше уже не работал. Воцарилась неописуемая таежная тишина. Полагая, что наш старенький ГАЗ-51 накрылся медным тазом буквально в паре сотен метров от лагеря – а иного логического вывода на основании того, что мотор сначала работал, а потом умолк, и нельзя было сделать – самые нетерпеливые бодрым шагом двинули навстречу.
И не обнаружили за поворотом никакой машины. Более того, не обнаружили ее вообще. Недоуменно матерясь, прошагали в сторону деревни еще не менее километра – но никакой машины не обнаружили.