No Name
Шрифт:
И поэтому шел дальше по узенькой улочке, обе стороны которой были уставлены низенькими одноэтажными домиками. И окна в этих домах были целы, и следов от пуль на стенах не было видно. И хозяев у этих домов, наверно, не было. А куда они делись? Или куда их дели, перед тем, как превратить этот город в курорт для отдыхающих героев? Кто знает?!
Солнце уже поднялось достаточно высоко, а я думал о том, что уже много лет не слышал детских голосов.
Со стороны моря привычные слуху доносились крики чаек.
А я, стараясь
Нет, не получалось.
А если уж даже вообразить трудно эти голоса, то стоит ли надеяться, что в этой жизни меня кто-то маленький назовет "папой"?!
И опять замельтешили, забегали в моей голове беспокойные мысли. И, повинуясь их импульсам, я опасливо огляделся по сторонам, но никого не увидел. А ноги, словно были сами по себе, вдруг свернули за угол, на другую улицу, и в конце этой короткой улицы я увидел начало той самой "неаккуратной аллеи". Ноги помнили эту аллею, они знали, что мне эта аллея нравится.
Расстояние между последними домиками города и моей спиной увеличивалось с каждым шагом. И дышалось мне легче среди кипарисов и магнолий, а беспокойные мысли таяли, но вместо них ничего не возникало, а оставалась какая-то пустота. И нельзя было назвать эту пустоту гнетущей, но и радости она не приносила. Может быть потому, что для радостных мыслей просто не было причин. А то, что я остался жив?! Неужели это не причина? Неужели это не счастье?! Странно, я даже понять не мог, почему меня самого не радует то, что я остался жив. Ведь я страшно люблю жизнь и умирать, пусть даже за самые светлые идеалы, никогда бы не согласился.
Мои ноги остановились вдруг перед узеньким проходом между двумя магнолиями, перед началом тропинки, ведущей к вилле генерала Казмо.
Не раздумывая, я ступил на эту тропу и повела она меня по краю обрыва, с которого, полное глубокой синевы, виднелось море, спокойное и словно очищенное от волн. На его отутюженной глади белели треугольные паруса двух яхточек, застывших у маленького причала островка, на котором игрушечным замком стояла вилла генерала. И черный мостик, соединявший берег с островком, тоже казался игрушечным. И столик на террасе.
Опускаясь по вырезанным в камне ступенькам, я не сводил глаз с этого сказочного островка. Трудно было поверить, что в нем кто-то живет.
Но вот я подошел к черному мостику и вся сказочность исчезла, оставив меня в тревожном состоянии. Я не знал, что меня ждет здесь.
Но я все-таки пошел через мостик.
Парадные двери легко открылись. Внутри было прохладно и тихо.
Лестница из красного дерева звала меня подняться наверх.
Хрустнули ступеньки под моими ногами.
Остановившись на втором этаже, я услышал звяканье посуды.
Оно доносилось из-за узковатой украшенной лаком двери.
Я прислушался, надеясь услышать чей-нибудь голос, но там завтракали молча.
Сделав
На меня сразу уставились две пары глаз.
Это была кухня. На стенах висели начищенные до блеска бронзовые сковородки - они висели "по росту", от малюсенькой - для яичницы из одного яйца, до огромной, сантиметров восемьдесят в диаметре. Дальше висели ножи. Тоже "по росту". Полки с посудой, блюда, соусницы, супницы, дуршлаги... И среди этого кухонного развала, за маленьким квадратным столиком на табуретках сидели Айвен и генерал. Оба были в трусах. Оба ели яичницу и запивали ее молоком. И лица у обоих были опухшие. То ли от бессонной ночи, то ли от вина.
– О!
– первым заговорил Айвен.
– А мы думали: куда ты пропал!
Я молча смотрел ему в глаза. Не верилось, что он действительно обо мне думал.
– Да, - кивнул генерал.
– Мы думали, ты сбежал...
– А почему вы думали, что я сбежал?!
– Среди убитых тебя не было, значит, ты был среди живых...
– произнес Айвен.
И все-таки его интонация была странной. Он словно оправдывался.
– А когда вы видели убитых?
– поинтересовался я, несколько озадаченный последними словами Айвена.
– Часа два назад...
– медленно ответил он.
– Мы только вернулись, приняли душ и сели поесть. Со вчерашнего дня не ели...
– А кого вы видели?
– Всех, - устало выдохнул генерал.
– Всех, кроме тебя и Тиберия.
Я замолчал. Генерал, подумав, что мои вопросы окончились, снова принялся за яичницу.
– Может, ты есть хочешь?
– спросил Айвен, отпив молока из глиняной кружки.
– Нет. Спасибо.
– Как хочешь, - небрежно бросил мой бывший сосед по номеру.
– Лучше поешь!
– посоветовал генерал, прожевывая яичницу.
Я еще раз вежливо отказался.
Ножи и вилки звякали о фарфор. Глиняные кружки тяжело опускались на дерево стола.
А меня беспокоило мое неведение. И, нарушая "благородные" столовые звуки, я спросил:
– А что будет дальше?
Генерал посмотрел на меня удивленно.
– Все будет хорошо, - сказал он.
– Да, инспектор?
– и он обернулся к Айвену.
– Какой инспектор?!
– я тоже уставился на Айвена, ожидая объяснений.
– С сегодняшнего дня, - заговорил генерал.
– Айвен - инспектор по правилам поведения в городе.
У меня отнялся язык. И они, кажется, это почувствовали.
– Ты тоже без дела не останешься!
– генерал улыбнулся, но улыбка его была натянутой и неохотной.
– Радуйся!
– покончив с яичницей, чуть ли не приказал мне Айвен. Мечта исполнилась!
– Мечта?!
– переспросил я.
– Ты мечтал остаться здесь навсегда? Мечтал! И я мечтал. И теперь мы останемся здесь...
– говорил он.
– Ты машину водишь?