No Name

Курков Андрей Юрьевич

Я все еще стоял без движения и пялился на этот шнур. Это было похоже на страшную мученическую казнь никому не мешавшей собачонки. Я просто не мог представить себе, чьи руки могли завязать этот капроновый узел?! Я не мог представить себе, что эти руки спокойно держат вилку и нож три раза в день в том же "обеденном" кафе около гаража. Что эти руки машут кому-то на прощанье... И пожимают при встрече другие руки?!.

Медленно, уже не слушая и не обращая внимания на волчье рычание, я попятился к машине и остановился лишь тогда, когда почувствовал

спиной разгоряченное солнцем железо.

Казмо сказал, что их не кормили три дня?! Похоже, что Эсмеральда была их последней едой.

И снова старый вопрос прозвучал в моих мыслях.

Почему они должны жить, если все остальные обитатели зоопарка давно мертвы?!

Мысль о равенстве мертвых завладела моим сознанием и я уже думал, как могу я, поклявшийся больше никогда в жизни не брать в руки оружие, уравнять этих волков с другими обитателями зоопарка.

И думал я над этим долго, но ответа не находил. Без оружия я ничего сделать не мог.

Но нарушать свою клятву я тоже не собирался.

А нагревшийся металл джипа жег мне спину и я, не выдержав, повернулся лицом к машине. Взгляд мой упал на кусок мяса. Нет, думал я, хоть и тяжело мне было тащить эту мертвечину, но вам она не достанется. Я не знаю, сколько вам надо дней без еды, чтобы вы умерли сами, но сюда я больше не приеду.

Самец, высунув свой нос через прутья решетки наружу, громко рычал на меня, а волчица теперь спокойно лежала посреди клетки.

Я завел мотор и, развернувшись, поехал обратно.

На душе было скверно, но и тело мое снова выходило из-под контроля. Было просто гадко, и я ощутил на языке вкус крови, а в коленях - дрожь.

Солнце все еще стояло высоко, а я уже видел мрачную тень следующей бессонной ночи, нависшей надо мной.

И я прибавил скорости, пытаясь выскользнуть из-под этой надвигающейся на мое сознание тени.

Пронеслись мимо и остались позади ржавые решетки вольеров.

То правые, то левые колеса соскальзывали с узкой дорожки ботанического сада и я всякий раз резко бросал машину в другую сторону.

И слышал, как, хлюпая по днищу джипа, катаются два куска оттаявшего мяса.

А тень тоже набирала скорость и обходила меня с двух сторон пытаясь зажать в клещах темноты.

И я выжал полный газ. Двигатель ревел во всю мощь. Джип трясло так, словно он собирался взлететь.

И мне показалось, что тень отстала.

Но теперь мне не хватало воздуха и я слышал, как тарахтит мое сердце.

И понял вдруг, что, убив рыжую собачонку, кто-то просто мстил Адели. За что - я не знал, но мог догадываться. За то, что Эсмеральда была для нее самым близким живым существом.

В этот момент я хорошо понимал Адель. В этот момент - будь у меня собака - я бы тоже назвал ее самым близким мне существом. Но собаки у меня не было. А значит, и не было никого из близких.

Я был один и прекрасно понимал, что этот мир во мне не нуждается.

Он нуждается лишь в тех,

кто готов брать в руки оружие, кто не может жить без приказов, кто просто психически не в состоянии идти вне строя. Именно их здесь любят! Только их здесь ценят, и для них весь этот расслабляющий временный мир.

Машина вынеслась на аллею и я отпустил руль.

Встречный ветер пытался высушить мой грязный, оскверненный кровью пот.

А внутри у меня царствовал хаос. Энергия злости снова расправляла свои колючие крылья. И горечь снова поползла вверх, ко рту, к гудящей голове.

И, вспомнив о пачке таблеток, я вытащил ее из кармана и, не глядя на несущуюся навстречу дорогу, высыпал эти таблетки на ладонь и бросил их в рот.

Теперь я был уверен, что тень не догонит меня. Теперь я был чуть-чуть спокойнее и, подняв руки, посмотрел на свои ладони. Левая - это то, что дано судьбой, а правая - то, что сбудется. Где-то здесь, перед моими глазами, на правой ладони плясала линия жизни. Но я не знал, была ли это линия, поднимающаяся от запястья вверх к большому пальцу, или другая, горизонтальная, обрывающаяся на середине ладони?!

Я опустил руки на руль. И почувствовал, что он сам, без моей помощи, ведет машину, то беря чуть влево, то вправо.

Какое это счастье - знать, что ты совершенно здесь не нужен и даже машина, эта железяка с мотором и четырьмя колесами, сама может держаться дороги!

Я не убирал ноги с педали газа, но показалось мне, что скорость уменьшилась и перестало трясти.

И спокойнее стало на душе. Я чувствовал приближение внутреннего мира и согласия с самим собой.

Оглянулся назад и не увидел тени, преследовавшей меня. Она безнадежно отстала.

Теперь я был свободен. Который уже раз! Я был свободен и эта нынешняя свобода была совершенно другой. Она была легкой и воздушной, и сам я, словно потерял вес или вдруг перестал подчиняться закону всеобщего тяготения, почувствовал необоримое желание взлететь, стремление влиться в воздух, в небо, в его голубую ткань, окутавшую эту грязно-зеленую землю.

Я встал ногами на сиденье и почувствовал кожей встречное мощное движение воздуха.

Я наклонился вперед, расставив руки в стороны, ладонями к земле.

Я вдохнул воздуха полные легкие.

И приближавшиеся домики города стали вдруг уходить, проваливаться вниз, больше не увеличиваясь в моих глазах.

И ноги мои ни на чем больше не стояли.

Я был свободен.

Рядом летели птицы.

Город уменьшался, съеживался, скручивался калачиком, как испуганный ежик.

А впереди показалось то самое предгорье, с вершины которого я любил смотреть вниз и чувствовать... чувствовать именно то, что чувствовал я сейчас: удивительную легкость и свое единение с голубой тканью неба, свою отныне и навеки неразрывность с этим воздушным миром, пропитанным солнечными лучами и лунным свечением, звездной пылью и ворсинками птичьих перьев.