Но Змей родится снова? [Убить Змея]
Шрифт:
— Я в вашем распоряжении, сэнсей. Но Сато-сан… Не знаю, смею ли я просить… — теперь Такэру мучительно подбирал слова, — и все же я хочу быть уверен, что…
— Твой брат не пострадает, — пришел ему на выручку Глеб, — если покинет стан врага. Он должен сделать выбор, иного пути нет.
После короткого молчания Такэру сказал:
— Сердце его уже сделало выбор. Ему лишь осталось в нем укрепиться. Я помогу брату.
У Глеба невольно вырвалось:
— Как же ты повзрослел, мальчик.
— Да, сэнсей, — ответил Такэру, — я уже не тот сопливый негодяй, которого шесть лет назад вы спасли в притоне
Глеб, улыбаясь, смотрел на трубку, из которой доносились частые гудки. Время, однако, поджимало. И все же Глеб успел приготовить и съесть овсянку. Когда он мыл посуду, на кухню вошла Даша, голая, растрепанная и прекрасная. Она произнесла сердитым голосом:
— Не смей уходить из моих снов.
Глеб чмокнул ее в щеку.
— Я только в школу.
— Какая, на фиг, школа?! — подбоченилась Даша. — Тут, понимаешь, нечисть прет из всех щелей! Как, понимаешь, тараканы! А ему, видите ли, в школу!.. Может, правда отпуск возьмешь, а? Как Илюшка.
Глеб снял куртку с вешалки.
— Какой отпуск в разгар учебного года? Даш, брось. Где они впопыхах другого француза найдут?
Даша вздохнула.
— А со Змеем кто воевать будет? Пушкин?
— Змея и так уделаю. Без отрыва от производства.
Даша нахмурилась вдруг и помрачнела.
— Мы тут с тобой, как два жизнерадостных идиота. А этой ночью, между прочим…
— Плакать нам, что ли? — Глеб застегнул куртку.
— …этой ночью я только и ощутила, во что вляпалась. Стоит лишь вспомнить, — Дашу передернуло, — вообще спать расхочется.
— Умойся, оденься и ничего не бойся, — посоветовал Глеб.
— Я за тебя боюсь, дурак.
Глеб шаркнул ногой:
— Тронут. Опаздываю, Даш. Лёнька с Гулькой ждут.
Даша крикнула ему вслед:
— Я тоже хочу к Лёньке с Гулькой!
Но дверь захлопнулась, и Даша притопнула в досаде. Затем, как послушная девочка, умылась, оделась и почти не боялась. При солнечном-то свете. Потом позавтракала и прилегла на диван с “Доктором Фаустусом”. Однако история композитора, который заразился сифилисом и в бреду вел философские диспуты с Дьяволом, при всем уважении к Томасу Манну, вызывала у Даши лишь скуку. И от этой самой скуки она, отложив книгу, позвонила к себе в контору — в бюро технических переводов.
Трубку сняла бухгалтер Римма.
— О, Дарья! — обрадовалась она. — Ты куда пропала? Я тут тебе звонила на днях…
— Пропала, не пропала, — прервала ее Даша, — все равно ведь вы мне работы не даете. Или что-то наклевывается?
— У нас всю дорогу наклевывается, — хихикнула бухгалтерша, — только не проклюнется никак. У Савельича… Даш, ей-богу, у него климакс. Все с этой новенькой, с Кузнецовой, воюет. Посмотрела бы на старого кобеля.
Даша пожалела уже, что позвонила, и прикидывала в уме, как бы приличней закруглиться.
— Ты чего там расчирикалась? — осведомилась она. — Рядом никого, что ли?
— Ага, я в гордом одиночестве. Новенькая эта, Кузнецова, раньше обеда вообще не является, а Савельич… Нет, Даш, серьезно: у него климакс. Он прямо как змей на людей бросается. Мангуста на него нет. С утра приносит мне платежку и наезжает: “Имейте в виду, Римма…”
— Погоди,
— Легенда есть такая, на днях прочла. Змей — это человек, в котором воплотился Дьявол: точь-в-точь наш Савельич. А Мангуст вроде воплощение ангела. И вот, значит, он с этим Змеем сражается, только в нашем бюро что-то его не видать. Так на чем я остановилась? Приносит мне этот Змей платежку и говорит: “Имейте в виду, Римма…”
— Рим, как ты об этой легенде узнала? Прямо жутко интересно!
— В книжке прочла. Так и называется “Легенда о Мангустах и Змеях”. Верка моя из библиотеки притащила. Не перебивай, Дарья, дай досказать!
— Рим, а кто автор, не помнишь?
— Авторов я вообще не запоминаю. Вот же привязалась. “Имейте в виду, Римма, — говорит, — если вы не проведете это вчерашним числом…”
— Ой, Рим, у меня молоко убегает! Пока! — Даша дала отбой, руки у нее дрожали.
Минут десять она затравленно металась по комнате. Затем спешно стала переодеваться. Облачившись в джинсы, водолазку и сапоги, она собрала волосы в “хвост”, черкнула Глебу записку и с курткой под мышкой выбежала из квартиры. Мчась по лестнице вниз, Даша натянула на себя куртку. Дрожь в руках не прекращалась. Перед выходом из подъезда она осторожно огляделась. Никого и ничего подозрительного вроде не наблюдалось. И Даша быстро зашагала к автобусной остановке.
Конечно же, она не могла заметить профессионального снайпера, который вот уже четвертый день караулил ее на чердаке дома напротив. Зато снайпер мигом опознал ее по фотографии. “Ништяк, — обрадовался он. — Через час получу остальные бабки”. Пока Даша, озираясь, выходила из подъезда, киллер приоткрыл окно и поймал “объект” в оптический прицел винтовки. Киллер был крупным мужчиной, одетым в темные брюки и свитер. Без всяких эмоций, плавно и бережно, нажал он на спусковой крючок…
И вечером крутые спецы из МУРа, что называется, чесали репу над свежим трупом на чердаке. Такого спецы не только еще никогда не видели, но даже вообразить себе не могли: пуля, выпущенная из снайперской винтовки, угодила в лоб самому снайперу. Баллистическая экспертиза и здравый смысл вступили здесь в такое противоречие, что… Примирить их можно было, только закрыв дело с пометкой “криминальные разборки”. Должны же быть в сумасшедшем этом мире и у работников уголовного розыска хоть какие-то отдушины.
Даша, разумеется, обо всем этом не подозревала, но, торопясь к автобусной остановке, она прятала в кармане куртки кисть левой руки: изумрудное колечко-вьюнок на ее пальце засверкало вдруг столь ослепительно, что реакцию окружающих трудно было предугадать. “Да знаю, знаю, — мысленно оправдывалась Даша, — что-то было не так. Но, черт возьми, я должна!” Впрочем, через пару остановок колечко пришло в норму, и руку можно было вытаскивать из кармана.
День был теплый и солнечный. Это уже была весна, и школа гудела, как потревоженный улей. Ученикам будто шило кой-куда воткнули, а учителям с трудом давалась строгость. До каникул, однако, было еще далеко, и расслабуха эта грозила падением успеваемости. “Интересно, — подумал Глеб, — что бы тут началось, если б стало известно, кто у нас ходит в директорах”.