Но Змей родится снова? [Убить Змея]
Шрифт:
— Мало ли… — пожал плечами Глеб. — Вы у табачного киоска по пути не останавливались?
— Остроумная версия, — насмешливо заметил полковник. — Непременно ее отработаю. Всего доброго, Глеб Михайлович.
В трубке раздались гудки.
Глеб ринулся на кухню и проглотил остывшую яичницу, приготовленную Дашей. Затем опрокинул в себя чашку чуть теплого кофе. Даша наблюдала за этим завтраком с осуждением.
— Вот не буду ворчать, не буду! Потому что я не такая! — уговаривала она себя.
Глеб рассмеялся и, чмокнув ее в лоб, выскочил в прихожую.
— Тренируйся, —
Даша застегнула на его куртке “молнию”.
— Я, между прочим, волнуюсь, — призналась она.
— Еще бы! Пугать Белого призрака — не фунт изюма. Сегодня, родная, у тебя как бы премьера.
— Ты за мной заедешь?
Глеб открыл входную дверь.
— За такой дурацкий вопрос ведьму надо дисквалифицировать, — сказал он и вышел.
Дверь захлопнулась, и Даша показала ей язык. Затем она подошла к телефону и набрала мобильный номер Стаса.
— Да! — неприветливо отозвался рыжий.
— Дрыхнешь, что ли? — предположила Даша.
— Кто это?.. Даш, ты? — Голос Стаса потеплел. — Какое там дрыхну… С шести утра на ногах.
— Молодец. Обещание свое помнишь?
— Насчет аппаратуры? Так из-за нее и кручусь. Вчера, сама понимаешь… я был не в форме.
— Так тебе и надо, — сказала Даша. — Жалеть тебя не собираюсь.
— При чем тут жалость? — буркнул Стас. — Просто я не могу пока найти таких усилителей, какие ты заказывала. Сейчас вот загляну в два-три местечка…
— В чем загвоздка-то? — осведомилась Даша.
— Как это в чем? Ты хочешь, чтоб можно было прямо под открытым небом врубать и чтоб мощность была, как из пушки. Такая аппаратура в ресторанах не валяется! — В голосе рыжего прозвучала обида.
— Ну ладно, Стасик, ладно, — примирительно произнесла Даша. — Поторопись, все должно быть под рукой.
— Даш, я все понимаю. Иду работать, — ответил Стас и дал отбой.
Сжимая телефон, Даша смотрела в пустоту.
— Ничего ты не понимаешь, рыжик, — пробормотала она. — Никто из вас ничего не понимает.
День в школе проходил обыкновенно, и погода вполне ему соответствовала: не тепло и не холодно, сыро — но без дождя. Заурядный московский день середины марта.
А после третьего урока, на перемене, по коридорам школы понеслись крики: “Физкультурнику плохо!” Глеб выбежал из столовой и с ватагой учеников помчался к кабинету директора.
Семен лежал на полу, длинный как верста, едва умещаясь в комнатушке секретаря. Возле него суетились завуч и пожилая химичка. Рядом толпились школьники. “Пропустите меня! — визжала девчонка-секретарша. — Надо вызвать “скорую”! “Пробравшись к неподвижному Семену, Глеб присел перед ним на корточки. Пушистые усы физкультурника обвисли, глаза были выпучены, и на лице застыло выражение ужаса. “Скорая помощь” тут была уже бесполезна, и даже Глеб помочь был не в силах.
— Что с ним? — спросила завуч. Глеб резко распрямился.
— Он мертв.
Завуч и химичка разом вскрикнули. Вокруг раздались охи да ахи. “Скорую помощь” все же вызвали.
— От чего он умер? — всхлипнула завуч.
Глядя на ужас, запечатлевшийся
— Хотел бы я это знать. Очень бы хотел.
На пороге своего кабинета возник директор, дряхленький, седой и озабоченный.
— Инфаркт, вероятно, — вздохнул он. — Нынче инфаркт так и косит молодых. Темпа жизни не выдерживают.
Во взгляде его, брошенном на Глеба, читалась откровенная издёвка. “Ах ты гадина!” — догадался Глеб, сдерживая клокочущую ярость.
— О, Иван Гаврилович! — процедил он сквозь зубы. — Вы уже, оказывается, выздоровели!
Директор ядовито усмехнулся:
— Извините, если я вас разочаровал.
— Совсем наоборот, — в тон ему ответил Глеб, — ваше присутствие многое объясняет.
В общей сумятице странный их диалог не привлек ничьего внимания. Директор церемонно поклонился Глебу.
— Рад за вас. Однако вашу проницательность к делу не пришьешь.
— Да какие между нами дела! — отмахнулся Глеб. — Семен, очевидно, оказался в неудачное время в неудачном месте, и гладь — инфаркт! Вы сейчас смотрите на меня, Иван Гаврилович, а я вижу перед собой вас. А дела пускай заводит прокуратура, не так ли?
Глеб вышел в коридор и сквозь гул голосов услышал, как за его спиной директор зааплодировал.
Четвертый урок прошел своим чередом, и на перемене стало известно, что тело физкультурника увезли. “Во что ты влез, Сенька? — размышлял Глеб в пустом кабинете французского. — Как же ты его раскусил! А я не уберег тебя… и в кольцо мы так и не покидали”. Глеб готов был себя задушить, но начался пятый урок, который также прошел своим чередом. А за ним — шестой.
Минут за десять до конца занятий в дверь кабинета постучали, дверь приоткрылась, и чья-то рука поманила Глеба в коридор. Глеб вышел. У кабинета переминался с ноги на ногу Вася златозубый. Лицо его было мрачнее тучи.
— Слышь, Француз, — проговорил он полушепотом, — там к твоей бабке с детьми два отморозка с утра вломились…
— Что?! — Глеб схватил его за плечи и встряхнул, точно куклу.
Вася даже не пытался освободиться.
— Да не наши это, Француз. И не те, что за квартирой охотились, — забормотал он торопливо. — Приблудные какие-то. Мы их уже вывезли. Но они и так в крови, чуть живые: говорят, медведь нас порвал. Там, говорят, огромный медведь, злой, как черт, и по-человечьи матерится. Мы так поняли: крыша у них поехала. Я зашел после посмотреть, что там да как. Медведя, конечно, никакого, без понтов. Но, Глеб Михайлович… кто-то этих пеньков все же уделал: у них прямо куски мяса выдраны. Дай, думаю, заскочу к тебе в школу, чтоб ты знал.
Переведя дух, Глеб отпустил Васю.
— Как там ребята? — спросил он. Златозубый помедлил с ответом.
— Девчонка в норме: с мишкой плюшевым балукается. Малец только из школы прикондылял, он вообще ничего не видел. А вот бабка… Да не дергайся ты: никто ее пальцем не тронул. Но хрен знает, что у них там было. Перепсиховала, видать, бабка сильно. Лежит в кровати и трясется. Правильно я сделал, что тебе стукнул?
Глеб кивнул:
— Да, спасибо. У тебя “сотовый” с собой?
— Ну.