No44, Таинственный незнакомец
Шрифт:
— Конечно, не верю.
— Спасибо тебе на добром слове!… Как давно я скитаюсь, как давно у меня нет крыши над головой. Много, много лет.. А ведь когда-то у меня был свой дом, только не помню — где, четыре милых дочки и сыночек — всю душу им отдавала. Как их звали? Как их звали?… Я забыла имена… Все они уже умерли, бедняжки, за эти годы. Если б ты видел моего сына! Он был такой славный, он был художником. О, какие картины он писал! Однажды он спас утопающего или утопающую — не помню, словом, спас жизнь человеку, провалившемуся под лед…
Старуха вдруг утратила нить своих бессвязных,
— Ты спасешь ее? Ведь как только отец Адольф узнает, кто она, он освободит старушку и вернет ее в семью. Благодарение господу, стоит только сказать священнику…
— Это невозможно, — ответил Сорок четвертый.
— Невозможно? Почему?
— Ей на роду написано умереть в этот день на костре.
— Да ты откуда знаешь?
Сорок четвертый молчал. Терзаясь неизвестностью, я предложил:
— В крайнем случае, я могу открыть ему глаза. Снова сделаюсь видимым…
— Это не предопределено. Чему не суждено быть, то не сбудется, — прервал меня Сорок четвертый.
Он понес к огню еще один сучок. Вдруг из монастыря выскочил верзила, выбил сучок у него из рук и заорал:
— Что лезешь не в свое дело, старый дурак! А ну-ка, живо подбери сучок и тащи его обратно!
— А если не отнесу, что тогда?
Верзила разъярился: как смеет этот червяк так дерзко с ним разговаривать? Он занес кулачище, намереваясь раздробить наглецу скулу, но Сорок четвертый перехватил кулак и стиснул его так, что послышался жуткий звук раздробленных костей. Верзила зашатался и пошел прочь, стоная и ругаясь, а Сорок четвертый подобрал сучок и бросил его в огонь, согревавший старую женщину.
— Становись невидимкой, — зашептал я, — нам надо немедленно скрыться, он скоро…
— Знаю, — усмехнулся Сорок четвертый, — соберет шушеру на подмогу и схватит меня
— Так почему же ты медлишь?
— Зачем скрываться? И это предопределено. Всякому предопределению суждено исполниться. Но ничего плохого не случится.
И служки прибежали — человек шесть, — схватили Сорок четвертого и потащили в монастырь; по дороге они нещадно молотили его кулаками и палками, пока он не обагрился кровью. Я шел следом — дух-невидимка — и ничем не мог ему помочь. Они заточили Сорок четвертого в мрачную келью монастырского подвала, посадили на цепь и заперли дверь, пообещав, что еще займутся им, когда сожгут ведьму. Я был вне себя от беспокойства, он же ничуть не тревожился. Сказал, что использует и эту возможность и приумножит славу мага, распространив слухи, что старый костолом — переодетый астролог.
— Явившись сюда, они увидят лишь лохмотья своего пленника, — объяснил он, — и тогда поверят слухам.
И Сорок четвертый выскользнул из своей одежды, оставив на полу груду лохмотьев. Да, при всем своем легкомыслии он был мастер творить чудеса. Непостижимые чудеса! Мы проскользнули сквозь толстые стены, будто они были из воздуха, и направились за процессией монахов, поющих псалмы, к месту казни. Сюда уже стекался народ, и вскоре он повалил толпами — мужчины, женщины, пожилые и молодые, некоторые несли на руках
Полчаса ушло на подготовку церемонии — место казни обнесли веревкой, чтоб держать зрителей на расстоянии; за оградой установили помост для священника — отца Адольфа. Когда все приготовления закончились, явился и он с внушительной свитой и был торжественно препровожден на помост. Отец Адольф тут же произнес страстную проповедь. Он проклинал ведьм, «друзей дьявола, врагов бога, покинутых ангелами-хранителями, обреченных на адские муки», в заключение гневно осудил ведьму, которую предстояло сжечь, и запретил присутствующим ее жалеть.
Пленница проявляла полное безразличие к проповеди; ей было тепло и уютно, изнуренная страданиями и лишениями, она склонила седую голову на грудь и уснула. Палачи выступили вперед, подняли несчастную на ноги, крепко стянули цепь на ее груди. Пока подносили хворост, она сонно глядела на людей, столпившихся вокруг, потом голова ее поникла, и она снова погрузилась в сон.
В хворост кинули факел, и палачи, исполнив свою миссию, отошли в сторону. Наступила тишина — ни шороха, ни звука; толпа глазела, раскрыв рты, затаив дыхание; на лицах застыло общее выражение — смесь жалости и ужаса. Странное, поразительное оцепенение длилось не меньше минуты, потом оно было нарушено, и все, у кого билось в груди человеческое сердце, дрогнули: отец поднял малютку дочь на плечо, чтоб она лучше видела костер! Сизый дым окутал дремлющую женщину и поплыл в морозном воздухе; алые языки пламени лизнули хворост снизу, пламя разгоралось все ярче и сильнее; вдруг безмолвие разорвал резкий треск хвороста, пламя взметнулось вверх и опалило лицо спящей женщины, волосы ее вспыхнули, она издала пронзительный отчаянный крик, и толпа отозвалась стоном ужаса.
— Господи! — взмолилась несчастная. — Яви милосердие и доброту к грешной рабе твоей, сладчайший Иисус, да святится имя твое, прими мою душу!
Пламя поглотило жертву, скрыв ее от зрителей. Адольф сурово глядел на плод своих трудов. В задних рядах народ зашевелился; прокладывая себе путь в толпе, к священнику подошел монах с каким-то известием, очевидно, приятным для Адольфа, судя по его жестикуляции.
— Не расходитесь! — крикнул священник. — Мне сообщили, что заклятый злодей астролог, этот сын дьявола, пойман, хоть и принял обличье старого крестьянина, и теперь сидит на цепи в монастырском подвале. Он давно приговорен к сожжению, никакого разбирательства не будет, его час пробил! Развейте по ветру пепел старой ведьмы, расчистите место для нового костра, бегите — ты, ты и ты — тащите сюда колдуна!
Толпа оживилась. Вот это зрелище было им по вкусу! Прошло минут пять, десять… В чем дело? Адольф проявлял все большее нетерпение. Наконец гонцы явились — крайне удрученные. Они сообщили, что астролог исчез — исчез, несмотря на засовы и толстые стены, а в келье осталось лишь его тряпье. И они подняли это тряпье на всеобщее обозрение. Толпа онемела. Она была потрясена и — разочарована. Адольф разразился проклятиями.
— Удобный случай, — прошептал Сорок четвертый, — я обернусь астрологом и еще больше укреплю его репутацию. Только посмотри, какой сейчас поднимется шум!