Ночь без права сна
Шрифт:
— Отпустите меня! Поезд уйдет!
На свисток прибежали два жандарма.
— Ах! — ужаснулась Каринэ, увидев, как жандармы потащили куда-то отчаянно вырывавшегося брата.
Маэстро, высунув голову в открытое окно, с сильным акцентом по-русски закричал:
— Отпустите мальчика! Немедленно?
— Синьор, прошу вас, не надо привлекать внимание. Я сейчас сойду…
Каринэ забежала в купе и принялась поспешно собирать вещи.
— Но за что? — недоумевал маэстро. — Это порядочный юноша.
— Скорее всего брат опрометчиво сказал что-то против властей…
—
— Ничего не поможет, дорогой маэстро, — удержала его Каринэ. — Вы не знаете наших законов. Можете сами пострадать. Я телеграммой вызову родителей…
Станционный колокол пробил два раза.
— Вы найдете меня в Мариинском театре, дитя, — нежно, по-отцовски маэстро поцеловал в голову Каринэ и помог ей надеть пальто. — Я верю в вашу счастливую звезду. Вас ждет большая будущность. Поверьте, это так!
— Очень сожалею, что оставляю вас в беде…
— Вы очень добры. Я счастлива, что вы есть на свете. Нет, не провожайте меня… Да, так надо…
Третий удар колокола. Поезд тронулся.
Маэстро уже не видит подбежавших к Каринэ сыщика и двух жандармов.
— Ладжалова? — с одышкой прохрипел сыщик. — Прошу, барышня, следовать за мной.
Жандармы вслед понесли вещи.
Крупная взятка
После обыска у Вахтанга конфисковали брошюры. Между страницами французского романа Виктора Гюго «Человек, который смеется» жандармы нашли неотправленное письмо. Адреса на конверте не было. Кому? «Подруге», — пояснила Каринэ.
В письме, которое особенно заинтересовало жандармского полковника, Каринэ вначале восторгалась сказочной природой Швейцарии, а потом… «Хотя знакомство с Верой Засулич было случайным, по вскоре мы подружились. Она очень интересная собеседница. Эта мужественная женщина самозабвенно любит Россию, но ее вынудили жить в изгнании. Она познакомила меня и брата с Одиссеем, видно, это его псевдоним, по и вправду он похож на героя бессмертного творения Гомера. Атлетически сложен, он немолод, его ровные шелковистые волосы белы как снег. Не русский, но славянин. По мягкому, чуть-чуть заметному акценту угадывается украинец. Но самое поразительное, в Вене мы познакомились буквально с его двойником! Только отец и сын могут быть так похожи. Однако Ярослав Калиновский… но об этом расскажу при встрече… Одиссей и его друзья знают, чего хотят, они поселили в моей душе желание быть такой, как они…»
Выяснили местонахождение родителей. Дали им телеграмму. Задержанных закрыли в узкой пыльной комнате. Пол цементный, на окне решетка, стекла замазаны белой краской, плотно сдвинуты несколько скамеек — для спанья. К счастью, кроме сестры и брата здесь больше никого не было.
Казалось, хмурый осенний день никогда не кончится.
Хотелось есть, мучила жажда. Никто ни разу к ним не заглянул.
Угадывая, что терзает брата, Каринэ ласково сказала:
— Не надо отчаиваться. Я понимаю, тебе не терпелось побыстрее, хотя бы немного, но провезти то, что нам доверили… Когда еще маменькин багаж прибудет! Но, как видишь, спрятать на
— Да, ты предупреждала…
— Как мудро сказал Одиссей: не старайтесь бросать в огонь опасности свои пока неопытные шестнадцать лет. Осторожность — азбука революционного подполья.
Жандармский полковник (ладно пригнанный голубой мундир, густые светлые усы вразлет) высокомерно отчитывает чету Ладжаловых:
— Хорошеньких же деток вы воспитали! Вот они, полюбуйтесь!
Каринэ и Вахтанг стояли бледные, безмолвные, невыспавшиеся — всю ночь их немилосердно кусали клопы.
— Поесть бы, — хмуро роняет Вахтанг.
Мама (привлекательной наружности, с глазами точь-в-точь как у дочери) горько упрекает деток, которые опозорили родителей. Папа, элегантный господин, приносит извинения полковнику, представляет ему рекомендации тифлисского губернатора.
Для полковника совершенно очевидно: люди богатые, мама главенствует в семье. Она корит дочку и сына, заставляет поклясться, что они «эту гадость» никогда читать не будут.
— Мама, мы больше суток ничего не ели, — тихо пожаловалась Каринэ. — С ног валимся.
— Господин полковник, разрешите детям поесть в буфете. Заверяю вас… — просит Ладжалова.
— Отведите! — приказывает полковник унтеру.
Полковник и Ладжаловы одни.
— Это не положено, но… вы мать, читайте, — полковник протянул письмо. Ладжадов сидел точно каменный.
— Да, да, это почерк моей дочери. По кто эти люди? Вера Засулич, какой-то Одиссеи… Мы их не знаем, правда, Андраник?
Ладжадов пожал плечами.
— Это государственные преступники. Они скрываются в Женеве. И ваши дочь и сын…
— Ради бога, господин полковник… В вашей власти погасить искру до пожара, — взмолилась Ладжалова.
— Я всего лишь слуга царя и отечества! — отрезал полковник, собрав «вещественные доказательства» и закрывая их в сейф.
Пухленькая, унизанная дорогими кольцами смуглая ручка, как затравленный зверек, юркнула в черный замшевый ридикюль. С искусной осторожностью Ладжалова положила в открытый ящик письменного стола пачку екатеринок [1] И если бы Ладжаловы не видели, как полковник задвинул рукой ящик, вряд ли поняли бы, заметил ли он деньги.
1
Екатеринка — 100 рублей.
Каринэ и Вахтанга отпустили на поруки родителям и разрешили следовать дальше.
В каземате Петропавловской крепости
Каринэ окончила гимназию с золотой медалью. Встал вопрос, куда ей ехать учиться вокалу.
— Италия? О, нет! Только в Петербург! — властно заявила мать. — Консерватория и там есть.
— Да, дитя, — ласково сказал дочери Андраник Ваграмович. — Маменька права. И тетушке Наргиз ты будешь утешением, она после смерти мужа так одинока…