Ночь Безумия

Уотт-Эванс Лоуренс

– Могут знать маги, – предположила Рудира.

– Мой наставник говорил, если бы не маги, город так не разросся бы, – вставила Шелла. – Это магия не дает загнивать воде, сохраняет от порчи продукты и очищает сточные канавы.

– Жрецы тоже этим занимаются, – мягко возразила незнакомая Ханнеру пожилая дама.

– Все это весьма интересно, – вмешался лорд Фаран, – но вернемся к делам. Нас здесь тридцать четыре, и у каждого свой талант. Все мы можем передвигать мелкие вещицы простым усилием воли, но кое-кто способен на большее. Думаю,

будет полезно узнать, кто что делает и насколько хорошо. Итак, кто тут летает?

Раздалась дюжина голосов, поднялись руки. Лорд Фаран гаркнул, перекрывая шум:

– Кто летает – пожалуйста, отойдите туда! – Он махнул в сторону окон. – Кто не летает – туда! – Он показал на дверь, ведущую в бальный зал. – Кто не знает, пожалуйста, оставайтесь у стола.

– Я могу оторваться от земли, – сказала женщина, помянувшая жрецов. – Но скорее плыву, чем лечу.

Фаран взглянул на нее.

–Как тебя зовут?

– Алладия из Гавани.

– Алладия. Спасибо. Пока постой у стола.

Она послушалась.

Шелла тоже направилась к столу, Ханнер – за ней. Он оказался рядом с Алладией.

– Я – лорд Ханнер, – представился он. – Рад познакомиться.

– Лучше бы при других обстоятельствах. – Алладия мрачно смотрела, как чародеи расходятся по местам.

– Ты предпочла бы не быть чародейкой?

– Вот именно.

«Весьма интересно, – подумал Ханнер. – Возможно, если я пойму других, то пойму и Альрис».

– Это из-за угроз правителя? – спросил он. – А если бы никто не знал – тогда как?

Алладия обернулась и посмотрела ему в глаза.

– И тогда тоже, – сказала она.

– Но почему? В конце концов ты ведь овладела магией – и безо всякого служения или ученичества.

– Магией я владела и раньше! – сердито ответила Алладия. – Я была жрицей!

– Жрицей? – переспросил Ханнер. Чародейство взаимодействовало с волшебством и ведьмовством; значит, могло взаимодействовать и со служением богам.

– Именно. И – да позволено мне будет похвалить себя – очень неплохой жрицей. Но с тех пор, как у меня в голове завелось это, боги не слышат меня. Простейшие молитвы не находят отклика! Я пыталась обращаться к Унниэль, хотела спросить ее, что изменилось, но даже она не вняла моим мольбам!

– Унниэль? – Имя почему-то казалось знакомым.

– Унниэль Милосердная. С ней проще всего иметь дело. Даже ученик может говорить с Унниэль. Но с позапрошлой ночи я этого не могу! На мой зов откликались даже Ашам и Говет, а сейчас мне не дозваться и Унниэль!

– И ты считаешь, это потому, что ты чародейка?

– Ну конечно. Почему бы еще? Что-то обрекло нас на это проклятие, и боги отвергли меня. Прежде я могла открывать врата между мирами, исцелять недужных, любая тайна становилась известна мне; ныне я заставляю летать по комнате тарелки. Как по-твоему – равноценный обмен?

– Нет, – признал Ханнер.

Прежде чем он успел что-нибудь добавить, Фаран призвал к вниманию.

– Я вижу десятерых нелетающих, тринадцать

летунов и одиннадцать тех, кто сам не знает, – объявил он. – Давайте теперь поможем этим одиннадцати разобраться в себе. Ханнер, будь добр отойти.

Ханнер взглянул на Шеллу и Алладию, но от стола отошел.

– Кстати, Ханнер, – заметил ему Фаран, – если не возражаешь, подожди в гостиной с Мави и Альрис. А когда Манрин и Ульпен спустятся, пошли их сюда.

– Ты хочешь оставить здесь только чародеев.

– Верно, мой мальчик. Нет смысла устраивать толчею.

Ханнер колебался. Сейчас он вполне мог бы признаться, что тоже чародей, – он ведь и должен был признаться в этом, разве нет? Рано или поздно правда выйдет наружу. Но признайся он – и его ждет ссылка или смерть, или он окончательно ввяжется в интриги дяди Фарана и уже никогда не вернется в свою собственную комнату, свою собственную постель во дворце.

Он поклонился, ободряюще потрепал Шеллу по плечу и вышел, закрыв за собой дверь.

– Что они там делают? – спросила в гостиной Альрис.

– Сортируют чародеев, – ответил Ханнер. – Выясняют, кто что может.

Мави поежилась. Ханнер удивленно взглянул на нее.

– Прости, – сказала она. – Я знаю, они просто люди и не просили, чтобы на них наложили это заклятие, ни вообще чего-то подобного, но с ними мне как-то... тревожно. Даже с вашим дядей и бедняжкой Панчей. Это что-то такое... – Не в силах найти точные слова, она развела руками.

Вот и еще одна причина не признаваться в чародействе, подумал Ханнер. Он не хотел волновать Мави – и уж тем более не хотел, чтобы она сочла его отвратительным.

До сих пор он не понимал, какие чувства испытывает девушка.

– Жрец говорит, Панча больше не человек, – вздохнула Мави.

– Алладия так говорит?

Мави удивленно моргнула.

– Н-нет... Кто такая Алладия?

– Жрица, ставшая чародейкой. – Ханнер показал на дверь столовой. – Она там. А о ком говоришь ты?

– О жреце, который утром пробовал лечить Панчу. Он сказал, призванная им богиня не считает, что Панча человек!

Да, подумалось Ханнеру, зная такое, поневоле почувствуешь себя неуютно среди чародеев. Интересно, почему богиня так думает, и не в этом ли причина, что Алладия не может дозваться Унниэль? Договор, заключенный в конце Великой Войны, гласил, что только люди могут призывать богов.

– А сны? – продолжала Мави. – Почему им снятся эти сны? И что они значат?

– Сны снятся не всем, – заметил Ханнер.

– Большинству снятся. И какие жуткие: падения, огонь, погребение живьем... Это все как-то не знаю... слишком.

– Да, наверное, – согласился Ханнер, глядя на закрытую дверь.

Там, в комнате, что-то вдруг громко хлопнуло. Мави вздрогнула. Ханнер снова взглянул на дверь столовой, но с места не тронулся.

Ему очень хотелось усилием воли распахнуть дверь и увидеть, что там творится, – но он отказывался пользоваться своей силой.