Ночь богов. Книга 2: Тропы незримых
Шрифт:
Правда, нельзя сказать, чтобы он погрузился в пучину горя или преисполнился злобой на детей Семилады. От этой парочки он всю дорогу ожидал какого-то подвоха и был даже рад, что ожидаемый подвох обошелся без кровопролития или какой-нибудь порчи, направленной против него и его людей. А поскольку ответственность за расстройство свадьбы взял на себя Бранемер, то какой спрос с него, Толиги? А что касается судьбы Хвалислава, то ее княгиня Замила успеет благополучно решить еще до того, как дети Семилады вернутся домой. Ведь в ближайшие двенадцать дней никто с места не тронется, а там еще обратный путь по глубоким снегам Велесова месяца…
Порешив
Наступал солнцеворот. Весь день женщины готовили обрядовые угощения, а все прочие сооружали себе наряды, в которых выйдут из дома, когда стемнеет. Наряды требовались как можно более необычные, вычурные и пугающие, такие, чтобы облаченного в них человека ну никак нельзя было узнать. В ход шли звериные шкуры, иногда пришитые одна к другой в самых несуразных сочетаниях – внизу медведь, сверху коза с рогами; берестяные личины, размалеванные в дикие цвета, космы и бороды из пакли и соломы. Только в эти дни, единственный раз в году, женщинам было не только можно, но и нужно переодеваться мужчинами, и наоборот. Главное – чтобы не узнали. Не узнали те, кто сегодня приходит и остается в Явном мире на эти двенадцать дней…
Когда стемнело, на площадке святилища разожгли новый священный огонь. Яровед, возглавлявший обряд, запевал, а народ подхватывал за ним славление, стараясь жаром своих душ поддержать новорожденное солнце:
Лютава, Лютомер, бойники, все приехавшие с Толигой стояли в общем кругу, и единство древнего обряда, общего для угрян и дешнян, позволяло забыть о том, как далеко они от дома. Здесь правили те же боги, и смертные выражали любовь и почтение к ним в тех же словах, найденных когда-то в незапамятной древности мудрыми отцами и матерями всех славян.
В каждом доме и в длинных хороминах святилища уже ждало на столах, покрытых новыми скатертями, приготовленное угощение. Дело было за гостями.
Настала полночь. Весь народ из Усть-Чижа, из ближних сел, а также приехавшие издалека, чтобы провести священный праздник в самом почитаемом и древнем из славянских святилищ, собрались у подножия Ладиной горы – внутрь такая толпа не могла поместиться. На вершинах обоих валов ярко горели костры – внутреннего повыше, внешнего пониже, – и в наступившей темноте эти огненные венцы делали священную гору похожей на какую-то небесную крепость, обиталище богов, в эту ночь открытое для смертных.
У ворот внешнего вала встал Яровед, облаченный в самый торжественный наряд верховного Велесова волхва – в медвежью шкуру
– Восславим, люди, Рода Всесущего! – воскликнул Яровед, подняв свой посох, и народ ответил ему дружным ликующим криком.
Все уже были возбуждены, взбудоражены прошедшими обрядами, пылание нового священного огня, земного отсвета возрожденного солнца, согревало кровь и наполняло каждого изнутри божественным светом. Каждый уже ощущал, как сами его кости и жилы шевелятся, как реки подо льдом и корни под землей, оттаивая весной, готовясь принять искру новой жизни.
А Яровед поднял руки и начал славить Рода. Его сильный голос разносился над замерзшей рекой, над снегами, над разношерстой толпой, переодетой немыслимыми чудищами, и каждое из этих «чудищ» подхватывало священные слова:
– Деды наши, бабки наши! – позвал Яровед, когда отзвуки общего призыва стихли. – Придите к нам! Угощение для вас готово, на столах разложено! Готовы для вас и хлеба, и каши, и меды, и чаши! Придите к нам!
– Придите к нам! – дружно подхватила толпа.
Замолчав, все подняли глаза в небо.
Мигом стих ветер, в мире установились тишина и покой. Время остановилось, и пространство замерло, слив всю свою бесконечность в единую точку. И темное небо осветилось. Словно бы раскрылся ночной свод Среднего неба, открыв взорам вечный свет Верхнего неба, где живет Сварог, где хранится белый свет[19] и обитают души предков.
Потом повеяло легким теплым ветром, дующим сверху вниз; казалось, сам этот свет нисходит к темной земле. С этим ветром спускались души умерших дедов – те, кто умер в День Богов, навек слившись с духом Рода, и потому не мог возвратиться в Явный мир в новорожденных потомках. Но в эти двенадцать волшебных дней и они возвращались на землю, входя в тела своих ныне живущих внуков и правнуков. Для них были накрыты столы в домах и в святилище, для их приема были приготовлены тела, с утра омытые в бане со священными травами. И для них предназначались эти дикие, несуразные наряды – ведь когда вокруг так много потусторонних духов, среди них может оказаться и зловредный. Но этаких чучел он, во-первых, сам испугается, а во-вторых, никогда не найдет среди них того, кого хотел испортить.
Лютава стояла в толпе возле самых ворот внешнего вала, одетая в Лютомеровы порты и рубаху, которая у нее путалась в ногах, в своей волчьей накидке, которая сегодня не выделяла ее в толпе людей, тоже наряженных в вывернутые кожухи. На голове у нее была шапка деда Туряка, под которую она запихала сложенную косу, а вместо нее из-под шапки торчали восхитительно пышные, перепутанные кудельные космы. Лицо она измазала сажей и нарисовала черные хазарские усы. Никакой зловредный дух не мог бы узнать в этой кикиморе княжну Лютаву, дочь Вершины и Семилады.