Ночь Дон Жуана
Шрифт:
Казанова открыл двери й распахнул свои объятия, как будто давно ждал Йозефу.
— Синьора Душек, какая радость! Несколько минут назад я как раз вспоминал о вас! Проходите, садитесь. Я рад, что мы сможем поговорить.
— Благодарю вас, синьор Джакомо, сердечно благодарю! Надеюсь, я не помешала. Со вчерашнего дня произошло столько событий. Я подумала, что стоит обсудить это с вами. Боюсь, что все потеряют голову и великий замысел потерпит фиаско. Поэтому я и хотела поговорить с вами. Вы сама рассудительность, я полностью доверяю вам. После того как вы согласились продолжить дело синьора да Понте, вам могла бы понадобиться моя помощь, если вы посвятите меня в детали. Чтобы расставить все точки над «i», сразу прошу вас забыть о «синьоре». Называйте меня просто Йозефой, как это делают все мои друзья.
— Вы так искренни и любезны, дорогая Йозефа! Что я могу вам предложить? Шоколад, кофе, чай?
— Остался ли у вас вчерашний пунш? Вы должны мне как-нибудь поведать его рецепт.
— Разумеется. На столе как раз графины с пуншем. Наш маэстро тоже пожелал пунш, когда мы утром
Казанова встал и у окна наполнил два бокала. Он попытался представить, о чем Йозефа станет говорить. Но она уже говорила и не дала времени подумать об этом. Казанова вернулся с бокалами в руках. Она внимательно следила за ним, словно хотела получить первое впечатление.
— Наш маэстро! Как вы удачно выразились, синьор Джакомо! Сейчас он действительно принадлежит нам. И может быть, в первую очередь нам двоим. За ваше здоровье! Мы не можем покинуть Моцарта, ему нужна наша помощь. Вы пока не очень хорошо с ним знакомы. Наверно, вы еще не знаете, кому так великодушно ре шили помочь. Я расскажу о нем. Я знаю Вольфганга уже много лет. Мне кажется, что я прекрасно понимаю, что он сейчас чувствует.
— Не останавливайтесь, дорогая Йозефа! Все это останется между нами.
— Хорошо, синьор Джакомо. Буду откровенна с ва ми, как ни с кем другим в этом городе. Я в долгу у нашего маэстро. Пражцы любят его и выказывают свою симпатию достаточно часто. С другой стороны, они многого требуют за свою любовь. Если Моцарт разочарует их, то его падение станет стремительным. И не только здесь, в Праге, а в первую очередь в Вене. Сейчас Вена следит за нами с ревностным любопытством. Более года тому назад я была в гостях у маэстро в Вене. Он снимал прекрасную квартиру в несколько комнат, с двумя кабинетами, совсем рядом с собором. Вы бы видели, как Моцарт встречал посетителей. Всегда в хорошем расположении духа, словно князь, встречающий гостей, который ради шутки беседует с прекрасными богинями, изображенными на панно в его светлых комнатах. Маэстро говорил, что отец тоже побывал в его квартире. «Мой дорогой отец наконец-то выбрался к нам из Зальцбурга, чтобы помириться» — так сказал Моцарт. В голосе Вольфганга звучало такое облегчение, будто закончилась черная полоса в его жизни. За ваше здоровье! Ах, Джакомо, вы даже не представляете, каким беззаботным ребенком был некогда наш маэстро! У родителей не было других хлопот, кроме его благополучия. Мать была самоотверженна, а отец чрезвычайно строг. Однако они ничего не просили для себя. Вся семья с рвением занималась воспитанием величайшего композитора, когда-либо рожденного на этой земле. От него зависел распорядок дня в доме, прием пищи, развлечения. Они покорялись каждому его требованию, поддерживали его добрые замыслы настолько, что некоторым наблюдателям, например их соседям в Зальцбурге, это казалось почти отвратительным. Было ли правильно и разумно поставить все только на одну карту? На этого избалованного, беспокойного, но несомненно одаренного мальчика? Вольфганг слишком рано стал уверенным в себе, чего не любили в детях. Его отец Леопольд был разумен и расчетлив, экономил каждый дукат. Он появлялся везде, где мог чего-то добиться для своего мальчика. Однако его практичный ум и расчетливость казались странными, даже бессмысленными, потому что полностью подчинялись желаниям одного-единственного сына. Казалось… Как бы это сказать? Казалось, что любовь к сыну ослепила Леопольда, лишила разума и стала его уязвимым местом. Леопольд был необычайно целеустремленным человеком. Но его целеустремленность растрачивалась впустую, несмотря на все его усилия. Ему что-то противостояло. Некая нетерпимость, безрассудство, нежелание сына быть ведомым и направляемым, стремление стать почитаемым и свободным, абсолютно свободным. Окружающие должны были восхищаться и любоваться Вольфгангом, аплодировать его музыке. Маэстро хотел быть свободным и не чувствовать ничьей власти! Отец предвидел это. Он с самого начала знал, что будет с его сыном, но редко предостерегал. Может, втайне он давно сдался и смирился с тем, что проиграл битву со свободолюбием Вольфганга. Но битвы продолжались. Никто даже не думал о перемирии, хотя с самого начала было понятно, что Вольфганг выйдет из них победителем. Разумеется, в таких тяжелых битвах мог победить только тот, кто был моложе. Шаг за шагом Вольфганг лишал отца его территории и уже торжествовал победу. Ом бежал из Зальцбурга и самовольно поехал в Вену. Там он женился на Констанции, которую его отец ненавидел и чье имя поливал грязью. Они жили на широкую ногу, несмотря на то что у Моцарта не было постоянного места службы. Как будто можно было оплатить такую жизнь несколькими операми, концертами и парой поездок к знакомым князьям и императорам! Когда через несколько лет противостояния Леопольд приехал в Вену и протянул руку своей ненавистной невестке, казалось, что Вольфганг поступил правильно и преуспел: отец был побежден, а Вена лежала у ног молодого композитора. Придирчивые дворянки посылали своих дочерей брать уроки у Моцарта или приходили сами, чтобы узнать, сколько линий в нотном ряду. Они забавлялись и баловали маэстро. В течение двух сезонов он оставался в Вене настоящим событием. Когда я приезжала в этот город, Моцарт все еще праздновал свой триумф. Да, сперва я тоже обманулась и встала перед ним на колени, желая попросить прощения за свои сомнения. Ваше здоровье!
Казанова кивнул. Он застыл на стуле, как громом пораженный. Все, что рассказывала Йозефа, казалось ему исповедью, настойчивым, болезненным пением. Да, так должна петь донна Эльвира. Обманутая донна Эльвира, если бы только донна Эльвира не была творением да Понте — крикливой, оскорбленной женщиной, требовавшей
— Джакомо, я, наверное, нагоняю на вас скуку? Вы сидите и смотрите на меня, а ваши мысли витают далеко отсюда. Простите, что надоедаю вам своей болтовней. Конечно, вы думаете о своем: о либретто и о предстоящей работе.
О, как она рассудительна и умна! Даже угадала его мысли, не понимая их до конца! Нужно быть осторожнее. Хотя это может быть просто игрой, цель которой — увлечь его на неверный путь… Игра? Все это игра? Если Йозефа играла, то Казанова впервые так ошибался в человеке.
— Дорогая Йозефа, мы совсем недавно познакомились. И все-таки я надеюсь, что вы поверите, если я скажу вам, что вот уже несколько лет никого не слушал внимательнее, чем вас.
— Вы говорите серьезно?
— Я прошу вас, продолжайте! Вы даже не подозреваете, как важен для меня ваш рассказ. Он открывает мне глаза на многие события и помогает мне еще кое в чем.
— Еще кое в чем? Я вас не понимаю.
— Прошу вас, дорогая Йозефа, давайте на время по забудем о моих мыслях. Рассказывайте дальше. Будьте так же искренни. Я очень вам признателен. И поверьте, я сумею вас отблагодарить.
— Джакомо, вы действительно говорите серьезно. И, должна признаться, меня это радует. За ваше здоровье! Я продолжаю. Я упомянула о моем визите в Вену и мед ленно растущем подозрении, что дела Моцарта идут не так блестяще, как он заставлял всех думать. Именно Констанция в разговоре случайно обмолвилась о поездке в Англию. Сказала, что если так пойдет и дальше, то придется пристроить Карла куда-нибудь. Тогда я стала понимать, что они собирались начать в Англии новую жизнь, и спросила об этом Моцарта. Он как раз работал над «Фигаро» и подтвердил, что от успеха этой оперы зависело, останется ли он в Вене. Джакомо, сегодня нам обоим известно, что «Фигаро» провалился. Когда я узнала об этом, я сделала все возможное, чтобы Моцарта пригласили в Прагу. Здесь, в Праге, лучше бы приняли оперу «Женитьба Фигаро», из которой он сыграл мне отрывок. Я умоляла Вольфганга не ехать в Англию, и в начале этого года он внял моим мольбам и приехал с Констанцией в Прагу, чтобы лично убедиться в успехе своей оперы. Я никогда не была так близка ему, никогда! Моцарт был очень благодарен мне и счастлив. Казался почти беззаботным! Он посещал все балы без исключения, обошел все пивные, играл в кегли и на бильярде. Он стал таким же озорным, как в те далекие дни в Зальцбурге, когда отказывался думать о своем будущем. Паскаль Бондини предложил ему договор на новую оперу, и Моцарт согласился. Его воодушевляла одна лишь мысль о том, что премьера оперы пройдет не в Вене, а в Праге. Тогда, ах, тогда он еще не подозревал, что его ожидало в Вене! Жители Вены потеряли к нему всякий интерес. Теперь у них были другие композиторы. С каждым месяцем Моцарта забывали все больше. И — будто этих неприятностей было недостаточно — ко всему прочему умер его отец. Словно Леопольд, живя в Зальцбурге, догадывался, как обстояли дела у его сына, и печаль свела его в могилу. К этому моменту Констанция и Вольфганг были вынуждены отказаться от своей квартиры у собора и снять более дешевую в предместье. Моцарт писал мне, что он усердно работает над оперой для Праги, однако первые же унылые строки его письма поведали мне, что он чувствовал на самом деле. Вольфганг откладывал работу и заболел, потому что не мог справиться со смертью отца и страхом перед будущим. Вдруг Моцарт почувствовал себя одиноким. Внезапно не оказалось рядом никого, кому нужно было бы доказывать, что он сам сможет о себе позаботиться. Осталась только Констанция. Она по-прежнему окружала его заботой. Одна Констанция, потому что отношения с сестрой за эти годы охладели. Констанция и Моцарт… Дорогой Джакомо, этот брак — большая тайна. Поверьте мне, так оно и есть… Ваше здоровье!
Йозефа двумя руками обхватила бокал пунша, заглядывая внутрь, словно на дне ей привиделся далекий образ. Внезапно поток ее красноречия иссяк. Теперь только Казанова мог заставить ее снова заговорить.
— Дорогая Йозефа, позвольте мне задать один вопрос. Дайте мне знать, если не захотите отвечать на него. Констанция и Моцарт… Он ей верен?
Йозефа подняла голову, словно только и ждала этого вопроса. По-прежнему держа бокал в левой руке, правой она взяла Казанову за руку. Казалось, ей нужна помощь, чтобы говорить дальше.
— Ах, Джакомо, это самая необычная пара во всем мире. В Вене поговаривали, что Моцарт бегает за каждой юбкой. И о Констанции болтали, что ей и без него достаточно развлечений. Говорили, что для них не существует такого понятия, как верность. Но если вы увидите эту пару вместе, вы ни на секунду не поверите сплетням. Моцарт так часто целует свою жену, словно они только недавно познакомились, а у Констанции такой влюбленный вид, что многие гости невольно отворачиваются, потому что им неловко наблюдать за столь откровенными сценами. Нет, я не верю в его измену, хотя… Хотя у меня были основания поверить в нее. В Вене мы часто оставались вдвоем. Моцарт сам искал возможности остаться со мной наедине. Он делал мне множество комплиментов и был очень искренен, но… Как вам сказать, эта искренность… ни к чему не вела. Джакомо, вам знакомы такие мужчины, которые ухаживают, но их ухаживание не преследует никакой цели? Это плохо. Плохо, потому что сбивает с толку. Если с женщиной поступают подобным образом, она сама не может понять, что у нее на сердце. Она испытывает желание, но…