Ночь грома
Шрифт:
— Надеюсь, вы захватите меня с собой.
— Мистер Свэггер, не задумали ли вы устроить этому лихачу хорошую взбучку? Мы не можем этого допустить, и если вы…
— Нет-нет, мэм, такой старик, как я? Что вы, мэм. Я знаю свое место. Просто мне хочется по возможности принять участие в деле.
— Что ж, посмотрим. Ничего не могу обещать. Наверное, ничего хорошего в этом не будет, но у меня есть дурацкая склонность принимать ошибочные решения. Теперь ближе к делу. Когда ваша дочь придет в сознание, мы обязательно должны будем с ней побеседовать. Что говорят врачи?
Боб вкратце рассказал, как обстоят дела со здоровьем Ники, умолчав о том, что он перевел ее в другую клинику, умолчав также о результатах собственных
— Сэр, вы сообщите мне, когда ваша дочь будет в состоянии ответить на наши вопросы? Я знаю, что вы перевели ее в другую больницу, и я даже не буду спрашивать, в какую именно, потому что это ваше дело, но вы должны будете позвонить мне, когда ваша дочь сможет говорить.
— Вижу, вы ничего не упускаете, детектив.
— Постоянно что-нибудь упускаю, но стараюсь этого не делать. Я должна следить за всем, вот за что мне платят деньги.
Тельма Филдинг улыбнулась, ее лицо озарилось, и Боб увидел, что она чертовски привлекательная женщина.
— Ну хорошо, — сказала Тельма, — а теперь давайте пойдем к моему боссу.
В кабинете все кричало о войне. Война была на фотографиях, на которых офицер в ладном камуфляже стоял перед развалинами на Ближнем Востоке, перед огромными машинами, пышущими войной, ощетинившимися пушками и пулеметами, летающими и ползающими на гусеницах, в желто-бурой пустынной защитной окраске. О войне говорила колодка с медалями на стене, самой важной из которых была «Серебряная звезда», но кроме нее были еще три другие — впечатляющая коллекция человека, побывавшего в горячих местах, не раз ходившего под пулями и оставшегося в живых, чтобы об этом рассказать.
Шериф Уэллс был высокий, худой, крепкий и загорелый, с коротко стриженными седеющими волосами, темными проницательными глазами и неспешными, даже ленивыми манерами, словно говорившими, что он многое повидал на своем веку и теперь его на этом свете уже мало что удивит. Он был в коричневом мундире местной полиции округа Джонсон, с золотой звездой на груди и табельным «глоком» в кобуре, а также с обычным набором сотрудника полиции: рацией с микрофоном на витом проводе, закрепленном на воротнике рубашки, шоковым пистолетом, наручниками. Шериф не расставался ни с чем, потому что должен был на собственном примере показывать своим людям, что однажды все это может спасти чью-то жизнь. Это снаряжение нужно носить постоянно, и тут не может быть никаких вопросов; об удобстве речи не идет.
— Здравствуйте, мистер Свэггер, — сказал Уэллс, крепко пожимая Бобу руку и глядя ему прямо в глаза, не отводя взгляд, но и не заискивая. — Рад с вами познакомиться, хотя, разумеется, хотелось бы, чтобы это произошло не при таких прискорбных обстоятельствах. Как в настоящий момент дела у вашей дочери?
Боб ответил ему четко, кратко и по существу, словно снова был на военной службе и докладывал своему начальнику.
— Что ж, все мы надеемся, что она поправится. Полагаю, следователь Филдинг держит вас в курсе всех наших усилий. Если вам потребуется какая-либо помощь, пожалуйста, смело обращайтесь к нам. Иногда последствия преступления тяжелее сказываются на близких родственниках жертвы, чем на самой жертве. Я знаю, какую боль причиняет родителям мысль о том, что кто-то сделал больно их ребенку. Так что, пожалуйста, не стесняйтесь звонить нам. Со своей стороны мы будем делать все возможное, чтобы постоянно держать с вами связь. Я знаю, как это тяжело, когда проходят недели, а от полиции нет никаких известий. Я приказал всем своим сотрудникам раз в неделю звонить жертвам преступлений или их близким и докладывать о ходе расследования или судебного разбирательства. Такова наша политика, и, наверное, вы уже догадались, что, хотя по должности я теперь шериф, в душе я по-прежнему остался полковником и мои приказы выполняются неукоснительно.
— Вижу, шериф, вы привыкли говорить прямо.
— Конечно можете. Спрашивайте, мистер Свэггер.
— Я уже говорил об этом со следователем Филдинг. Мне известно, что вы сейчас полностью поглощены борьбой с метамфетаминовыми лабораториями, а тут еще эта большая гонка в Бристоле, и вас обязательно привлекут к обеспечению безопасности такого шумного сборища. Вот я и беспокоюсь: хватит ли у вас времени, чтобы внимательно заниматься делом моей дочери?
— Действительно, главная наша проблема — нехватка людей, да к тому же эта проклятая угольная пыль повсюду. Учитывая численность личного состава, очень непросто патрулировать округ площадью несколько сотен квадратных миль, в основном гор, поросших густыми лесами, и еще проблемы с наркотиками и эти чертовы гонки. Так что работы у нас по горло. Но заверяю вас, что в своем управлении я поставил дело на профессиональную основу, и мы уделим происшествию с вашей дочерью все наше внимание, насколько это позволит время. Мой девиз: в моем управлении никаких второстепенных дел. В округе Джонсон каждое дело имеет первостепенную важность. Даю слово.
— Благодарю вас, шериф.
— А теперь я тоже хочу вам кое-что сказать. Следователь Филдинг упомянула о том, что у вас остаются определенные сомнения, и это совершенно естественно, поскольку я знаю, что может чувствовать человек при столь печальных обстоятельствах. Но она также сказала, что вы намеревались самостоятельно покопаться в деле.
— Это у меня в натуре, сэр. Я человек действия. Хотя в моем голосе, возможно, до сих пор слышится Арканзас, я живу на Западе, а на Западе мы привыкли сами во всем разбираться. И это не потому, что я не доверяю следователю Филдинг или вашему управлению. Просто я знаю, что в сутках не так уж много часов и вы постоянно испытываете недостаток времени. Так что да, у меня действительно было в мыслях немного покрутиться здесь. А что, с этим могут возникнуть каким-то проблемы?
Шериф сказал:
— Послушайте, мистер Свэггер, не хочу показаться непочтительным, но у нас есть те, кто не слишком тепло относится к газете и вашей дочери, как, впрочем, и ко мне самому. Что касается меня, то я готов идти на риск, и, наверное, ваша дочь тоже не испугалась возможных последствий. Она высветила проблему метамфетамина в нашем округе, и это многим не понравилось. Если бы я знал, что она отправляется в те места, где она побывала, — ваша дочь храбрая девушка, в этом не может быть никаких сомнений, — я, наверное, постарался бы отговорить ее от этого или хотя бы послал туда своих людей, на всякий случай. И вот теперь, похоже, вы тоже собираетесь туда. Я говорю о тех местах, где орудуют наркоманы, где процветает торговля метамфетамином, где готовят эту отраву, — все это неприглядные, жестокие места. И мне, честное слово, не хотелось бы тревожиться еще и за вас. Моя задача заключается в том, чтобы прикрыть все такие места, а не присматривать за пожилым человеком, который ищет неприятностей на свою голову.
— Я понимаю, к чему вы клоните. И все же если кто-то пытался обидеть мою дочь, я хочу как можно скорее очистить землю от этого мерзавца и упрятать его за решетку…
— Сэр, вы можете случайно разозлить кого-нибудь, а у человека вашего возраста не много шансов выстоять против молодых крепышей, которым есть что скрывать. Вы служили в армии?
— Было дело, — ответил Боб. — Давным-давно, в морской пехоте.
— Что ж, пусть это не создает у вас иллюзию всесилия. Среди теннессийских ребят есть такие, что крепче гвоздей, они заводятся с пол-оборота и могут причинить очень крупные неприятности. Если они переберут выпивки, или «хрусталя», или и того и другого сразу, они становятся очень опасными, вплоть до убийства. Мне бы не хотелось найти вас в канаве, избитого до потери чувств или, еще хуже, мертвого.