Ночь иллюзий
Шрифт:
На глаза мне попалась луна, которая, сторонясь моего гнева, проплывала мимо. Спокойный свет ее ровной поверхности рассердил меня, и я бросил в нее горсть камней, обильно усеяв ее оспинами. Я создал планету и швырнул ее в Сатурн, и хотя промахнулся, но она прошла очень близко и разорвалась. Большие куски скал перешли на орбиту Сатурна, а из пыли образовались кольца; некоторые кусочки достались Марсу; остатки стали путешествовать вокруг Солнца.
Я посчитал это неплохим представлением и повернулся спросить мнение зрителей, но, конечно же, никого не обнаружил.
– Вот почему трудно
– Я мог бы создать группу простофиль, которые восхваляли бы меня, но какой смысл? Человек жаждет ответного чувства от равного, черт побери!
Внезапно я почувствовал себя больным и усталым. Казалось бы, располагая такой мощью, легко заставить события развиваться так, как тебе хочется, но не тут-то было. Часть трудностей заключалась в том, что, в действительности, я не знал, чего хочу; другая - в том, что не знал, как добиться того, что я хочу, когда узнаю, чего мне хочется; третья заключалась в том, что когда я получу то, что, как я думаю, мне хочется, оно окажется совсем не тем, чего я желал. Слишком сложно быть Богом. Намного приятней быть просто человеком. Возможности человека ограничены, но существуют и границы его ответственности.
– Вот что я понял, - сказал я сам себе.
– Я всего лишь человеческое существо, несмотря на то, что умею метать молнии. Необходимо эволюционировать еще несколько сотен тысяч лет - и тогда, может быть, я справлюсь с ролью Бога.
Я стоял - или плыл, или скользил - в середине оси ординат (это все, что осталось от моих трудов) и вспоминал Ван Ваука и Круглолицего, их грандиозные планы относительно меня. Они выглядели не зловещими, а всего лишь жалкими. Я вспомнил Дисса, человека-ящерицу - каким испуганным он был в последний момент. Я вспомнил Сенатора, его трусость и его оправдания, и неожиданно он показался мне понятным и близким. А затем я подумал о том, какую жалкую фигуру представляю я сам - не как Бог, а как человек.
– Ты выглядел прилично, - сказал я, - до определенного момента. Ты хорошо держишься, когда проигрываешь, но из тебя никудышный победитель. Возможность исполнить любое желание - вот настоящая проблема. Успех - это вызов, который еще никто не принял. Потому что сколько бы ты ни выигрывал, впереди всегда есть еще более значительные и сложные проблемы; секрет не в Победе-на-Века, а в том, чтобы изо дня в день делать максимум возможного и помнить, что ты человек, а не Бог, что для тебя нет и не будет легких ответов, а только вопросы, никаких поводов, а только причины, никаких "подразумевается", а только "понимается", никаких предназначений - только ты сам и то, чего ты добьешься от встречи лицом к лицу с равным тебе.
И я отдохнул после всей проделанной мною работы.
XXXVIII
Я открыл глаза, она сидела напротив меня за столиком.
– С вами все в порядке?
– спросила она.
– Вы выглядели так... странно. Я подумала, что вы, возможно, больны.
– Мне кажется, что я только создал и разрушил Вселенную, - сказал я.
– Или она создала и разрушила меня. А может быть, и то, и другое. Не уходите. Есть одна деталь, которую я должен выяснить.
Я поднялся, прошел к двери и вошел через нее в кабинет Сенатора. Он
– Ты пришел, - сказал он благородным голосом.
– Я отказываюсь от работы, - сказал я.
– Я только хотел поставить тебя в известность об этом.
Он выглядел Обескураженным.
– Не может быть. Я рассчитывал на тебя.
– Этого не будет, - сказал я.
– Пойдем, я хочу кое-что тебе показать.
Я подошел к большому, в рост человека, зеркалу, он неохотно встал рядом со мной, и я посмотрел на отражение: квадратный подбородок, широкие плечи, твердый взгляд.
– Что ты видишь?
– спросил я.
– Неудавшегося ассенизатора, - ответил я.
– Все, что тебя просили сделать, - это прожить одну маленькую обычную жизнь. Сделал ли ты это? Нет. Ты удрал или попытался удрать. Но не получилось. Ты участвуешь во всем этом, нравится тебе или нет. Поэтому лучше, если понравится.
Я повернулся, чтобы возразить, но в комнате никого не было.
XXXIX
Я подошел к двери и открыл ее. Советник Ван Ваук смотрел на меня, сидя за длинным столом под спиральной люстрой.
– Видите ли, Барделл, - начал он, но я развернул газету, которую держал в руке, и бросил ему под нос статью с заголовком "Флорин - Человек Действия".
– Он почти клюнул на это, - сказал я.
– Но передумал.
– Тогда это означает?..
– Значит, надо обо всем забыть. Ничего не происходило.
– Ну, в таком случае...
– сказал Ван Ваук и начал съеживаться. Он сократился до размеров обезьяны, мыши, домашней мухи и исчез. Круглолицый тоже пропал, как и человек-птица и все остальные.
В коридоре я наткнулся на Трейта и Иридани.
– Вы уволены, - сказал я им. Они приподняли шляпы и молча испарились.
– Остаешься ты, - сказал я.
– Итак, что мы будем делать?
Вопрос, казалось, эхом пробежал вдоль серых стен коридора, как будто его задал кто-то другой. Я попытался увидеть того, кто его задал, но стены превратились в серый туман, плотный, как серые шторы. Внезапно я почувствовал себя настолько уставшим, что был вынужден сесть. Моя голова отяжелела. Я крепко стиснул ее двумя руками, повернул на 180 градусов и снял...
XL
Я сидел за столом, держа в руках изготовленный в виде спирали прибор.
– Так что же?
– задал вопрос советник по науке.
– На какое-то мгновение мне показалось, что вы выглядите несколько болезненно, - чопорно произнес Госсекретарь и почти позволил улыбке нарушить строгость своего маленького круглого лица.
– Как я и ожидал, - сказал советник по науке, и уголки его рта изогнулись книзу. Они были похожи на линию, нарисованную на тарелке со свиным салом.
Я встал, подошел к окну и посмотрел на цветущие вишни и памятник Вашингтону. И мысленно пожелал, чтобы он превратился в жареный пирожок, но ничего не произошло. Был влажный полдень, город выглядел жарким, грязным, полным беспокойства, как и я сам. Я повернулся и посмотрел на ждущих моего ответа людей, важных персон, занятых мировыми проблемами и своей ролью в их решении.