Эх, корявые мысли у Третьяка, и язык хоть и без костей, а все одно корявый. То ли дело учитель. Он тоже все на примере историй объяснял. И так у него доходчиво все получалось, так понятно. Никогда Третьяк не сможет так же… Наверное, именно поэтому к нему давно уже не относились всерьез все, кто его знал. Считали блаженным. Больным на голову. Третьяк не обижался.
Сам виноват. Объяснял бы доходчивей, и относились бы иначе. Но сейчас, когда его проповеди никто из тех, кто его знает, уже не слушал, он решил отойти подальше от своих мест и, как говорил Андрей, нести слово Божие, тем, кто с ним ещё не знаком. Люди должны знать. Знать всё. О своих лживых богах, Андрей называл их идолами, и о Боге едином и единственно истинном. О вечной жизни, и о том, как к ней прийти. Одна проблема, мало кто любит, когда начинают хаять твоего бога и заменять его другим, да ещё и на твоей земле. Могут и побить. Поэтому действовать надо мудрее. Хитрее надо, стало быть. Надо как-то говорить так, чтобы как будто они сами захотели, а не я их уговорил. Вот только как?
Думая так, Третьяк сноровисто почистил пойманную рыбу, здесь же, прямо на берегу. Его руки, привычные к этой работе, знали каждый шаг: от аккуратного вспарывания брюшка до тщательного промывания рыбьих внутренностей в прохладной воде. Выпотрошил, промыл и поднялся наверх, к месту своей сегодняшней стоянки. Солнце, пробивавшееся сквозь утренний туман, уже обнимало лес своими добрыми лучами, грело спину. Дрова, что подбросил он в костер перед уходом уже почти прогорели, оставив после себя жаркие, красно оранжевые угли, светящие подобно диковинным драгоценным камням. Третьяк завернул рыбу в толстые, мясистые листы лопуха, и мастерски зарыл её в угли, стараясь расположить рыбу так, чтобы жар углей окружал её равномерно со всех сторон. Небольшую плотву положил целиком, а на боках леща сделал надрезы, чтобы мясо быстрее прогрелось и приготовилось. Запах запекающейся рыбы очень быстро заполнил окружающий его воздух соединяясь с пряным ароматом дымящегося костра. Тем временем, солнце, окончательно разогнав остатки тумана, огненным шаром поднялось над рекой, и мир словно преобразился. Тёплый утренний свет пронизывал лес, заставляя
капли росы на листьях и паутине мерцать, как чудные самоцветы. Третьяк любил это время года. Может не так сильно, как зарев, 7 когда кроме рыбы вокруг полно другой пищи: ягод, грибов, яблок и прочего, но тоже сильно любил. Наверное, это было второе его любимое время года. В это время река щедро делилась своими дарами, и жизнь казалась чуть светлее и радостнее. Когда дни длинны, а ночи коротки, когда не надо кутать тело в теплые одеяния, а ходить можно и вовсе босиком. Когда еда и вода практически на каждом шагу. Рассказывали, что есть земли, где лето практически круглый год, и это было чудно. Там не нужно делать запасов на зиму, не нужно выделывать шкуры и шить из них одежду. Там можно спать под открытым небом и ходить босиком. Ох и лепо же там, наверное, ходить по земле и нести слово Божие! Наверное, там живут очень счастливые люди. Хотя… Если они счастливы, то значит слово это у них и так есть. Чувствуя, что мысли снова завязываются в кучу, Третьяк начал доставать из углей запёкшихся в листьях рыбин. Небольшие рыбки уже были готовы, а лещ пускай ещё полежит. Третьяк достал из углей тех рыбинок что были помельче и аккуратно развернул лопухи. Обжигая пальцы разломил рыбок, и с удовольствием тут же их съел. Впереди его ждала дорога, и переедать сейчас не следовало, а то будет тяжело идти. Но и съев эти три рыбинки Третьяк понял, что уже сыт. Вот и хорошо, леща можно будет забрать с собой, не надо будет думать о пище на день. Встал, сгреб остатки углей в кучку. Спустился к реке, зачерпнул берестяным ковшиком воды, поднялся к стоянке и залил угли. Хоть и не было поблизости ни сухостоя, ни прошлогодней травы, но делать так учил отец. Собрал свои нехитрые пожитки в заплечную торбу, проверил не забыл ли нож, главную свою ценность. Прочитал молитву, как учил его Андрей, и лёгким спорым шагом пошел дальше по тропинке, идущей вдоль реки.