Ночь, когда она исчезла

Джуэлл Лайза

У Софи перехватывает дыхание. Она даже хватается за горло. Она сбегает по ступенчатым лужайкам к дому и видит перед собой бассейн. Он темно-зеленый, наполовину затянутый рваным брезентом. Вокруг него валяются кучи полусгнивших мертвых листьев, оставшихся с прошлой зимы. Пагода на одном конце бассейна исписана яркими граффити. Терраса между бассейном и домом усыпана пустыми банками из-под пива и окурками, мундштуками для курения травки, пакетами от чипсов и контейнерами из-под еды навынос.

Как можно, недоумевает Софи, бросить такой

великолепный дом, как этот, не говоря уже о его рыночной стоимости? Почему о нем не заботятся, даже если в нем никто не живет?

Она обходит дом кругом, пытаясь заглянуть в окна через щели в ставнях. Перед домом – причудливый двор, за ним – длинная, усаженная кипарисами подъездная дорога, которая тянется на целую милю, если не больше. Она поворачивается и смотрит на парадную дверь. Над фрамугой, в темной кирпичной кладке, выгравирована дата – 1721 год.

Воздух здесь густой и тихий, больше ничего не видно. Этот дом существует почти на острове. Интересно, задается вопросом Софи, что там с семьей, которая здесь жила? Где этот управляющий хедж-фондом, где его гламурная жена и их талантливая дочь-подросток? Где они сейчас и что, черт возьми, вынудило их покинуть такое место, чтобы оно зарастало бурьяном?

Софи проверяет время на телефоне. Уже почти полдень. Она останавливается в верхней части сада, чтобы еще раз взглянуть на великолепие дома. Делает снимок, затем кладет телефон в рюкзак и направляется обратно по тропинке в лес.

– 8 –

Октябрь 2016 года

– Зак опять звонил.

Таллула смотрит на мать.

– Около часа назад. Спросил, знаю ли я, где ты, потому что ты не отвечаешь на его звонки.

Она пожимает плечами, направляется к «радионяне» на кухонной стойке, прикладывает к ней ухо и прислушивается к звукам сонного дыхания сына.

– Как долго он спит?

– Минут тридцать пять.

Она смотрит на часы. Сейчас полпятого. Ной проголодается с минуты на минуту. У нее есть небольшой промежуток времени, чтобы переодеться, выпить чашку чая и разобраться с домашними заданиями. Она проучилась в колледже четыре недели, и у нее уже сложился твердый распорядок дня.

– Ты собираешься ему позвонить?

– Кому?

– Заку, – нетерпеливо отвечает мать. – Ты собираешься ему позвонить? Ты не можешь вечно его игнорировать.

Таллула кивает.

– Я знаю, – говорит она. – Я знаю.

Она развязывает шнурки на кроссовках и снимает их. Потом вздыхает. Когда Зак приехал в субботу навестить Ноя, он спросил, как она смотрит на то, чтобы им снова быть вместе. Что странно, потому что, когда она была беременна, ей хотелось одного: снова быть вместе с Заком.

Но теперь она мать, теперь она учится в колледже, теперь она уже не тот человек, что раньше, и тот человек, которым она стала, не хочет ни с кем быть. Ей хочется делить свою постель, свое тело лишь с Ноем.

Они с Заком были вместе почти три года, когда она забеременела.

Она сказала ему, что беременна, лишь когда была уже на пятом месяце, и он испугался и заявил, что ему нужно время, чтобы понять, что он думает по этому поводу. И вот теперь он знает, что думает по этому поводу, но Таллула больше не уверена в том, что думает она сама.

– Он ведь хороший парень, – продолжает мать.

– Да. Я знаю. – Таллула пытается скрыть раздражение. Она сейчас всем обязана матери и не хочет показаться неблагодарной. – Я просто не знаю, что ему сказать.

– Ты могла бы так и сказать ему, – предлагает ее мама.

– Да, но вдруг он попытается меня переубедить, а у меня на это просто не хватит сил.

Таллула постоянно валится с ног от усталости. Летом все было хорошо: новорожденный Ной спал большую часть дня, и у нее оставалось достаточно времени, чтобы вздремнуть самой. Но теперь он стал старше и бодрствует и она три раза в неделю по утрам ездит в колледж. Ей нужно делать домашние задания, и дневной сон остался в прошлом.

– Если Зак расплачется или что-то в этом роде, я не выдержу и сдамся. Я это точно знаю.

Мать протягивает ей кружку чая, выдвигает стул и садится напротив.

– Но в чем дело? – начинает она. – В чем ты не уверена?

– Просто я… Я не… – На ее счастье, она избавлена от необходимости подбирать слова, чтобы объяснить то, чего не в силах объяснить… Спасибо кряхтению Ноя, доносящемуся из «радионяни»: ее сын пробуждается от послеобеденного сна. Мать пытается встать, но Таллула хочет сама вынуть своего мальчика с его теплых простыней, взять на руки, прижать его к себе, к своей груди, ощутить сладкое тепло его дыхания на своей ключице. Она ни с кем не хочет делиться этим блаженством.

– Я сама, – говорит она. – Я сама.

На следующий день утром у Таллулы колледж.

Она выходит из дома, а перед ее глазами запечатлелась сцена: Ной на руках у матери, а Райан в школьной форме разогревает в микроволновке для него молоко. А все потому, что она опаздывает и у нее нет времени сделать это самой. Она стоит на автобусной остановке напротив их тупика. Автобус опаздывает. После всей утренней суеты, когда она даже толком не попрощалась с маленьким сыном, Таллула нетерпеливо вздыхает. Внезапно она чувствует рядом с собой еще чье-то присутствие. Она поворачивается и видит Скарлетт Жак, та скользит к ней по пластмассовой скамейке.

– Я его не пропустила? – спрашивает она, запыхавшись.

До Таллулы ни сразу доходит, что Скарлетт обращается к ней, и потому она не отвечает.

– Будем считать, что нет, – констатирует Скарлетт.

– Извини, – говорит Таллула. – Да. В смысле нет. Ты его не пропустила. Он опаздывает.

– Уф, – говорит Скарлетт, вытаскивая наушники из кармана своего мешковатого плаща, и засовывает их в уши. Затем говорит: – Кажется, я тебя знаю. Ты ведь учишься в Мэнтонском колледже, верно?