Ночь, которая решила все
Шрифт:
— А ты сам не можешь? Я замерз.
— В конюшне будет теплее, — ответил на это Лукас, передавая вожжи маленькому наезднику. Чувствовать ответственность за других — самый главный урок, которому учили на ранчо.
Тревор скривился, но поводья взял и повел Пулю в конюшню.
— Я помогу тебе, а потом ты поможешь мне, продолжил Лукас, заводя лошадей в стойла. Обе лошади были смирными, но нужно убедиться, что Тревор не сделает неожиданных резких движений и не спугнет их, что может привести
Гнедая кобыла, любимица на ранчо, негромко заржала, и Лукас ласково потрепал ее. Через несколько недель у нее должен был родиться жеребенок.
— Сегодня ты очень хорошо проехал, — Лукас передал Тревору одну из щеток для чистки лошадей.
— Но у меня не получается ездить быстро, проворчал Тревор.
Лукас пускал лошадей только шагом, чтобы мальчик не вылетел из седла.
— Подожди немного, всему свое время.
— Я недолго здесь пробуду. Я уеду домой, к маме. — Его черные глаза горели дерзостью.
Жил Тревор со своей матерью в грязной комнатенке и был чаще голодным, чем сытым. Его мать была совершенно неграмотной и поэтому на работах долго не задерживалась. Ее включили в программу ликвидации неграмотности, и сейчас она находилась в специальном пансионе. Обучение должно было помочь ей получить какую-нибудь более доходную работу. Когда Мим и Уатт узнали про Тревора, они предложили взять его к себе, пока его мать не разрешит свои проблемы. Каждую пятницу, после школы, Тревор навещал ее, а затем Уатт забирал его на ранчо.
— Тревор, ты здесь вовсе не потому, что сделал что-то плохое, понимаешь?
Мальчик отвел глаза в сторону.
— Тогда почему они не разрешают мне жить с мамой? — Голос его дрогнул, хотя мальчик пытался казаться сильным и независимым. Лукас взял его за плечо и развернул к себе.
— Твоя мама хочет лучшей жизни для вас обоих. Для этого ей нужно еще немного времени.
— Я могу ей помочь!
Глядя на его раскрасневшиеся щеки, прядь волос, упавшую на лоб, и грустные глаза, Лукасу захотелось крепко обнять его. Но Тревор держал дистанцию, как физически, так и эмоционально. Присев на корточки, так, чтобы их глаза оказались на одном уровне, Лукас сжал плечо мальчика.
— Я знаю, видеться со своей мамой только по пятницам очень трудно. Я знаю, ты хочешь остаться с ней в городе и не приезжать сюда. Но надо дать ей немного времени. И ей нужно знать, что у тебя все хорошо и что ты пока что справляешься без нее.
— Мне не нравится жить здесь. Курт разбрасывает свои вещи на моей кровати. Джерри указывает мне, что делать, только потому, что он старше. А Русс совсем еще ребенок и вечно просит меня завязать ему ботинки.
— Ему только пять, и он хочет брать с тебя пример. Он тоже скучает по своей маме.
Отец
— Да что ты знаешь об этом? — взорвался Тревор, разозлившись, что не может противостоять логике Лукаса.
Обычно Лукас никому не рассказывал о себе, но этот мальчик должен убедиться, что он, Лукас, знает, о чем говорит:
— Я появился здесь, когда был таким, как Русс, потому что у меня не было отца, а моя мама погибла в катастрофе. Мим и Уатт взяли меня, точно так же, как они взяли тебя, Русса, Джерри или Курта. Я знаю, каково это, лежать всю ночь с открытыми глазами и думать, что ждет тебя завтра. Я хочу сказать тебе только одно: здесь ты в безопасности, пока твоя мама не сможет снова быть с тобой, заботиться о тебе. И если ты сдружишься с мальчиками, тебе, возможно, еще понравится жить здесь. На глаза Тревора навернулись слезы.
— Я хочу домой.
— Знаю. И ты вернешься домой, только через какое-то время.
Подбородок мальчика задрожал, и он вывернулся из рук Лукаса.
Лукас поднялся, дал ему несколько секунд, чтобы прийти в себя, а затем протянул мальчику щетку для чистки лошадей. Тревор должен работать наравне с другими, чтобы разобраться, что к чему, чтобы понять — его помощь нужна здесь. Тогда, быть может, он смирится с тем, что ранчо, хотя бы на короткое время, станет его домом.
Дом.
Лукасу очень хотелось создать семью с Оливией. Он еще не сказал Мим и Уатту, что скоро станет отцом. Он надеялся, что вечером, когда мальчики уснут, для этого найдется несколько спокойных минут.
Оливия задумчиво ковыряла ложкой в вазочке с клубничным мороженым. Они с мамой решили пройтись по магазинам и по пути заглянули в кафе, поесть мороженого, как в старые времена.
— Ты хочешь о чем-то сказать, не так ли? — спросила мать.
Несмотря на то, что Розмари Макговерн было уже за пятьдесят, она оставалась красивой женщиной.
— О чем сказать? — Оливия поняла, что произнести «я беременна» будет много труднее, чем она ожидала.
— Почему ты съела лишь кусочек тоста за завтраком. Почему ты заказала лимонад, а не кока-колу. Почему я обнаружила новые витамины в твоем шкафчике. Если бы я не знала тебя так хорошо, то подумала бы…
— Я беременна. — Опередила ее Оливия. Мать дважды моргнула, но спросила вполне спокойно:
— Это тот мужчина, который взял трубку, когда я звонила?