Ночь огня
Шрифт:
Во что бы то ни стало этой ночью я должен был переговорить с ней с глазу на глаз и избавиться от страшных сомнений.
Я подошел к женщине:
— Полагаю, Афифе-ханым, маме пора спать.
Она не ответила, даже не подняла головы, а мама возразила:
— Пусть сегодня все будет так, Кемаль. Я хорошенько высплюсь завтра, сынок.
Вскоре домочадцы начали разбредаться по дому, мать с Афифе тоже поднялись. Я подошел к ней еще раз и попытался подать ей знак, что нам непременно нужно поговорить. Но она смотрела
V
С детства я обладаю одной особенностью. Обычно человек, попавший в беду или затруднительное положение, страдает бессонницей. Со мной же все наоборот. Более того, стоит мне немного устать, я сразу же обессилеваю и засыпаю не сходя с места. При этом часть сознания продолжает бодрствовать, мыслить и фантазировать. Часто происходят провалы — тогда мысли преобразуются в видения, и я переживаю их как будто наяву. Затем внезапное пробуждение, как от удара, и вновь сновидения... В этом состоянии я пребываю до тех пор, пока глубокий сон не сморит меня.
Той ночью переживаний хватало. Я бросился на постель, не раздеваясь, и забылся сном. Внезапные пробуждения заставляли меня подскакивать на кровати, метаться, но совсем скоро я вновь впадал в забытье. Одно из пробуждений было особенно резким. Свеча на столике у изголовья погасла. Оцинкованная кровля, на которой обычно развешивали белье для просушки, тихонько потрескивала. Тот же звук померещился мне в первую ночь, когда мы встретились с Афифе. Я вновь ощутил странную уверенность, что Афифе — причина этих звуков, но, как и тогда, разум заверил меня, что предположение необоснованно...
Я повернулся к окну. Через прорези ставень можно было разглядеть силуэт: мелькнула тень медленно идущего человека...
Вскочив с постели, я открыл балконную дверь. Афифе...
Она вошла следом за мной, но вдруг отстранилась и прижалась спиной к стене.
Ее плечи и руки были плотно закутаны в манто, словно в пелерину.
Несколько часов назад она не решалась даже посмотреть мне в глаза, избегала меня. Какая сила привела ее сюда теперь?
Поскольку руки женщины прятались в глубине манто, я взял ее за плечи и провел в комнату. Она сделала несколько шагов, ступая на мысках, но не противилась.
— Как здесь темно... — прошептала Афифе.
Меня охватило странное спокойствие, как будто я
долго ждал назначенного часа свидания, и наконец дождался.
— Стойте тут, — ответил я, направляясь к столику у кровати, чтобы зажечь одну из свечей в канделябре. Обернувшись, я увидел, что она стоит совсем рядом и улыбается. Афифе подошла так тихо, что я ничего не услышал.
Две толстых косы обрамляли ее голову с двух сторон и скрывались под воротником манто. Губы и щеки покрывал легкий слой помады и румян. С глаз еще не
Афифе усмехнулась и что-то сказала, но так тихо, что я ничего не понял. Знаком она показала, что боится быть услышанной домашними, а затем приблизилась и медленно прошептала мне прямо в ухо:
— Я говорю, что совсем потеряла совесть, Мурат-бей...
Я улыбнулся:
— Что за слова, Афифе-ханым?
Афифе пожала плечами:
— Что поделать, так и есть...
Я искал ее руки, но она по-прежнему прятала их в манто. Мы стояли лицом к лицу, молчали и улыбались, разглядывая друг друга в зыбком пламени свечи.
— Так и будете стоять? Вы не хотите снять манто? — спросил я.
— Мне холодно, — пошутила Афифе. В ее голосе слышалось легкое волнение, но она не стала возражать.
Я стянул манто с ее плеч и понял причину нерешительности. На ней был только пеньюар. Но она делала вид, что ничуть не смущена, лишь поводила плечами и подносила руки к груди, как будто пытаясь защититься от холода.
Афифе снова усмехнулась и повторила свои слова.
Чтобы выиграть время, я складывал манто очень медленно, а затем повесил его на спинку кровати и обратился к ней:
— Афифе-ханым, вы как ребенок.
Не скрою, в тот момент у меня возникли подозрения.
Я не предал должного значения косметике на лице Афифе и открытому пеньюару, в котором она пришла ко мне.
В голове у меня пронеслось: «Стало быть, Афифе изменилась с тех пор. А может, она всегда была такой, но детская наивность не позволила мне этого понять...»
Тайна открылась: я понял, почему там, на чердаке, она так легко отдалась мне. Пока я был занят своими мыслями и манто, она разглядывала себя в зеркале, которое стояло на тумбочке.
Вдруг она произнесла, будто пытаясь оправдаться:
— Что поделать, завтра для нас не существует.
Фраза из романа, которая в свое время не сходила
с моего языка, а потом передалась ей, вновь перевернула все с ног на голову. Я понял, что она впервые навела красоту для меня, и кто знает, как долго она боролась с собой, прежде чем прийти сюда.
Мне почудилось, что в ее глазах стоят слезы. Я подошел ближе, но не посмел дотронуться до нее и только сказал:
— Спасибо, Фофо.
Она встрепенулась. Я впервые назвал ее Фофо. От волнения она не замечала, что плачет, по-детски радовалась и удивлялась:
— Вы назвали меня Фофо? Фофо, Фофо... Как хорошо!..
Я взял ее за руки и усадил на диван напротив.
Понятно, зачем Афифе постучалась ко мне в такой час и чего от меня хотела. Но почему-то у меня не возникло никакой низменной страсти к ней. Моя грудь трепетала от волнения, как в пору ранней юности, пальцы робко касались ее щек, волос, обнаженных плеч, с губ одно за другим слетали детские словечки: