Ночь полнолуния (худ. А. Борисов)
Шрифт:
Но вот, не рассчитав, Скучун не удержал равновесия и с шумным всплеском ухнул в воду.
Целый водопад брызг пролился из ручья на дверцу шкафа и, оттолкнув ее, обрушился на спящую красавицу…
Вскрикнув, она вскочила, мокрая с ног до головы, теряя треснувшие нити жемчуга, аметисты, и меха, сползавшие к ногам облезлой тряпочкой!..
— Ксюн! Ксюн! — Скучун помчался к ней, переваливаясь по колено в воде, словно гадкий утенок. — Ты живая, ты настоящая, какая радость!
Ксюн, совершенно опешившая и сонная, молча отряхивалась, когда налетевший Скучун, сбив с ног, стал окунать ее в воду.
— Вот
— Ой, Скучун, миленький! Что-то случилось со мной! Голова чугунная и душа болит… А все тело ноет как-то странно, будто и не мое… Что же произошло со мною?
— Потом, Ксюн, потом! Надо поскорей выбираться отсюда. Обсохнем по дороге. Давай руку, идем!
И, помогая друг другу, маленькие друзья отправились вперед по течению ручья.
В этот миг запертые дверцы королевского буфета с треском лопнули, раскрошившись в щепки, и оттуда весь в мыле пулей вылетел Большой Жомб.
Глава V
Ручей становился все шире. Перламутровые раковины, выстилавшие дно, похрустывали под ногами. Стало холодно. Ксюна знобило, и очень хотелось есть.
— Интересно, что сейчас там, в Москве, утро или вечер? Бедные мои родители! Наверное, с ума сходят…
— Сходят, конечно. Но мы же ведь не нарочно… Так получилось Вот уж чего мы не хотели, так это… ой! Что это?
— Не что, а кто! Это я! — Толстая и унылая рыба, лежа на боку и безвольно шевеля плавниками, перегораживала ручей. Хвост она поджала, скрыв от посторонних глаз, потому что он был совершенно неприличного для рыбы ярко-розового цвета! Рыба лежала, грустная-грустная, а из-под желтоватых чешуек по бокам стыдливо выглядывали коротенькие мохнатые волоски…
— Ну нигде не отлежаться спокойно, просто ужас какой-то! Приходят, топают тут, разглядывают со всех сторон, да еще в носу ковыряют… Жуткая бесцеремонность!
Рыба засопела и, кряхтя и бултыхаясь, перевернулась на другой бок.
— Эй! — Ксюн тут же вынула палец из носа… — А ты кто?
— Кто, кто… Не видите — Рыба я. Рыба Рохля.
Рыба зачавкала, втягивая жабрами зарозовевшую воду и пережевывая ее обиженно надутыми губами.
— А что ты тут делаешь?
— Не видите — ем. Поесть не дадут спокойно…
— А что ты ешь?
— Все-то им расскажи… Пудру!
— Что-что?
— Пудру вот ем. «Рашель». Это у нее название такое — на коробочке было написано…
— Миленькая, да ее нельзя есть!
— Нельзя, а я что, не знаю? — Рыба заплакала. — Мне ее сыпят и сыпят, и говорят: «Жуй, волосатик!» Я и жую! Жую и все пухну, пухну… Ручей вот запрудила. Хвост уже совсем розовый стал, видите? Так стыдно… Ой, боюсь я этого всего безобразия, я так боюсь…
Рыба уже не плакала — она икала, сотрясаясь всем телом и мигая совершенно круглыми, испуганными, карими глазами.
— Слушай, Ксюн, мне ее так жалко! Давай заберем с собой, а?
— Конечно, заберем. Только вот поднимем ли? Она ведь не маленькая…
— Заберите, крошки, заберите меня, пожалуйста! — Рыба Рохля вытащила из-под себя хвост, и тот шмякнулся о берег ручья, словно щипаный гусь на прилавок. — Вы не пугайтесь,
Ксюн подхватила Рыбу под голову, а Скучун сунул ее хвост под мышку, и странная троица двинулась дальше.
— Хе-хе, эти чахлики думают, что смогут освободиться из-под власти Большого Жомба!
Жомб корчился от гнева. Ему хотелось скрыть свой гнев даже от себя самого, но это чувство оказалось сильнее его…
— О-о-о! — Жомб сновал кругами, заложив руки за спину. — Меня, властелина, запихнуть в мою же тайную ловушку!.. Презреть мой дворец, с его убранством, этот фантом, призрак, который я вызываю к жизни при помощи чудодейственного газа, чтобы сбивать с верного пути всех, кто ищет подлинную Красоту… Но я отомщу! Я жестоко отомщу… Хватит, побродили по ручейку, поплескались в водичке — пора бы и честь знать!
И Жомб нажал известную лишь ему тайную кнопочку. И вновь извился тающими кольцами желтенький сладковатый дымок.
И где-то вдали почудилась мелодия песенки — какая-то странная, мутно-жалобная, и вяжущая, и золотистая… Дымок рассеялся, обнажив бункер с чугунными стенами, где на глыбе черного вара восседал Большой Жомб. Перед ним в луче дикого искусственного света стояли насквозь промокшие Скучун и Ксюн, еле удерживая неуклюжую Рыбу Рохлю. А вокруг них непринужденно и весело порхали синие бабочки!
— Ну, путешественнички, потопали — и хватит! Настал час погибели! Ах ты, гаденыш! — Квакающий контрабас Жомба охрип от ярости при виде мокрого худенького Скучуна. — Мало того, что ты каким-то непостижимым образом сумел противостоять искушению и не поддался моим чарам, — но еще и девчонку спас от соблазна! И это в тот миг, когда она, безвольная, уже готова была открыть заветную книгу, которую я ей подсунул… Вы и Рохлю мою прихватили, которая одна в этой фантасмагории была не ложный призрак. Она, да еще фиалки в ручье. Напоследок, перед смертью вашей открою: ручей, по которому шли вы, — живой, он течет здесь, под полом. — Жомб постучал чугунным жезлом по плитам пола. Ручей вытекает из недр намного глубже озера Грунтовых Вод. Озеро гнилое, мертвое, а ручей, поднырнув под ним, пробивается наружу где-то там, в Москве, под древней горою. И не спохватись я вовремя — выбрались бы вы наружу. Да еще прихватили бы с собой… но этого вам лучше не знать, даже перед смертью! И покуда ты, Скучун, будешь помирать в страшных мучениях, — я отправлюсь в свой призрачный дворец и буду наслаждаться его красотой, пока мои верные жомбики не выжмут из Ксюна по капле все до единого тайные слова из «Радости мира»… Я заставлю тебя, паршивая девчонка, прочесть текст не соблазном, так силой! Ну а с Рохлей мы разберемся позднее…
Жомб вытащил из-за своего бесформенного трона чудную книгу с золотым обрезом и золотыми застежками и швырнул ее прямо в Ксюна. Девочка умудрилась поймать ее на лету и крепко прижала книгу к груди.
Большой Жомб шесть раз стукнул по полу своим тяжелым жезлом. Стукнул изо всех сил, так, что даже чугунные стены дрогнули.
— Жо-о-о-мбики! Сюда, ко мне! — От его рева сотрясалась глыба вара. И что-то гигантское и невидимое вдруг утробно заурчало где-то вдали в ответ… Так жутко, что мороз пробежал по коже самого Жомба.