Ночь после выпуска (сборник)
Шрифт:
Дюшка, вскочив на ноги, тряс над головой кулаками, визжал, топал:
– Не хо-чу!..
Отец верхом на стуле замер, глядя снизу в разбитое, перекошенное, страшное лицо сына.
На крик появилась мать, бледная, прямая, решительная, казалось, ставшая выше ростом. Отец повернулся к ней:
– Вера, что с ним?
– Принеси стакан воды.
Дюшка упал ничком на диван и затрясся в рыданиях.
– Что с ним, Вера?
– Обычная истерика. Пройдет.
Мать никогда не теряла головы, и сейчас
Его заставили выпить валерьянки и лечь в кровать. Он лежал и ни о чем не думал. Все кругом стало каким-то далеким и ненужным – Никита Богатов, Санька, Римка, непонимающий отец, Левка Гайзер, которого он ударил… И самый, наверное, ненужный и далекий из всех – он сам, пропащий человек.
Дюшкин кирпич лег на стол директрисы школы Анны Петровны. Рыжий кирпич на зеленом сукне письменного стола…
Анна Петровна появилась в поселке Куделино вместе с новой школой. Казалось, ее где-то специально заготовили – для красивой, сияющей широкими окнами школы молодую, красивую директоршу с пышными волосами, громким, решительным голосом, университетским значком на груди.
С Анной Петровной не так уж трудно встретиться в школьных коридорах, даже на улицах поселка, но в кабинет к ней попадали только в особо важных случаях.
Рыжий кирпич на зеленом сукне – случай особый. Напротив стола разместились учителя и ученики: судьи, свидетели и преступники – Дюшка с Санькой. Даже Колька Лысков был приглашен, даже Минька затаился возле самых дверей на краешке стула.
Раз на столе в центре внимания – кирпич, то само собой вспоминают Дюшку: «Тягунов, Тягунов…» Саньку почти не трогают, он сидит нахохлившись, повесив нос, смотрит в пол, хмурый, обиженный: мол, что приходится терпеть человеку понапрасну.
– Гайзер, ты кому-то говорил, что видел этот кирпич и раньше у Тягунова? – ведет опрос Анна Петровна.
Подымается Левка. У него под левым глазом махровая желтизна – отцветший синяк, сотворенный Дюшкиным кулаком.
Левка отвечает без особого усердия и старается не глядеть в сторону Дюшки:
– Я, собственно, не видел этого кирпича…
– Как так – собственно?
– Я как-то заметил, что у него… Тягунова, толстый портфель, спросил: чем ты его набил? Он ответил – там кирпич.
– И больше ничего не спросил?
– Поинтересовался, конечно, – зачем кирпич? Ответил: мускулы развиваю.
– Давно это было?
– С неделю назад.
– И все это время Тягунов таскал… развивал мускулы?
– В портфель к нему я больше не заглядывал, кирпичом не интересовался.
– Он таскал! Таскал кирпич! Я знаю! Не расставался! – выкрикнул Колька Лысков. Он и здесь, в кабинете директора, вел себя деятельно
Угнетенно-хмурый Вася-в-кубе подал голос:
– Странно все-таки. Неудобная вещь, даже для драки.
– Как же неудобная? Очень даже удобная! Тяжелая… – охотно отозвался Колька. – Сзади по затылку – тяп, и ваших нет. Кирпичом и быка убить можно.
Анна Петровна грозно покосилась на Кольку, и тот опять же охотно, почти восторженно оправдался:
– Извиняюсь. Я чтоб понятней…
– Тягунов, – спросила Анна Петровна, – скажи, только откровенно: для чего?.. Для чего тебе этот кирпич?
Дюшка долго молчал, наконец выдавил:
– Если Санька вдруг полезет… Для этого.
– И ты бы ударил его… кирпичом?
Врать было бессмысленно, Дюшка признался:
– Полез бы – ударил.
– А ты не подумал, что действительно… таким – быка? Не подумал, что убить им можно человека?
Вася-в-кубе подождал-подождал Дюшкиного ответа и не дождался, с досадой крякнул, а одна из приглашенных на обсуждение учительниц, совсем молодая, преподававшая в школе всего лишь первый год, Зоя Ивановна, выдавила из себя:
– Какой ужас!
Вася-в-кубе решил прийти на помощь.
– Но ведь ты для самозащиты эту штуку таскал? – спросил он.
– Для защиты, – признался Дюшка почти с благодарностью. Он не хотел, чтоб его считали убийцей, даже Санькиным. – На всякий случай, когда Санька полезет…
– Полезет… – переспросила Анна Петровна. – Первый на тебя?
– Да.
– А вот все говорят, что первым в драку полез ты, Тягунов. Ты первый ударил Ерахова. Или на тебя наговаривают? Или это не так? – У Анны Петровны от негодования глаза стали опасно прозрачные, холодные.
Дюшка снова замолчал. Он молчал и понимал, что его молчание выглядит сейчас дурно. Так в кино молчат пойманные шпионы, когда им уже некуда деться.
– Как-кой ужас! – снова выдавила из себя молодая Зоя Ивановна.
А Вася-в-кубе крякнул еще раз.
Лежал перед всеми на зеленом столе рыжий кирпич – страшная, оказывается, вещь, им можно убить человека. Дюшкин кирпич, кирпич, специально приготовленный для Саньки. И он, Дюшка, первым напал на Саньку…
И сидел обиженно нахохленный Санька, чудом спасшийся от страшного кирпича.
Дюшка и сам начинал верить, что он преступник.
Помощь пришла неожиданно с той стороны, с которой ни Дюшка, ни кто другой не ожидал.
Притаившийся возле дверей Минька, Минька, случайно попавший на разбирательство, Минька, которого и не собирались сейчас спрашивать, вдруг вскочил на ноги и закричал тонко, срываясь, словно петушок, впервые пробующий свой голос:
– Дюшка! Ты чего?.. Дюшка! Скажи всем! Скажи про Саньку! Он же хвастался, что убьет тебя! Я сам слышал! Ножом стращал!