Ночь после выпуска (сборник)
Шрифт:
Прежнее необъяснимое недружелюбие в голосе и настороженная неприязнь в глазах.
Лицо Василия Петровича всегда поражало несогласованностью – крупный подбородок и под беретом обширный лоб мыслителя, а между ними суетно-невыразительные черты, вздернутый, вдавленный в переносье нос, дряблая бескостность на месте скул, маленький аккуратный женский рот, почти неприличный над крутым подбородком. Похоже, Господь Бог замыслил вылепить человека и умным и волевым, но сплоховал, измельчил, напутал, так и выпустил в свет
– Коля у вас? – спросил Аркадий Кириллович. – Я хочу его видеть.
– А зачем?
– Василий Петрович, что с вами?
– Прозрел.
– В чем?
– В том, какой вы опасный.
– Не очень-то удобно выяснять сейчас отношения, но уж раз начали – договаривайте.
– Все умиляются на вас, и я тоже, как все… – Василий Петрович качнул беретом в сторону комнаты, где лежал убитый. – Охладило. А вам… Позвольте вас спросить: вам ничего?.. Вас совесть не грызет?
Неужели этот человек разглядел со стороны то, что мучило смутными подозрениями? Аркадий Кириллович почувствовал зябкость в спине. Но волнения не выдал, спросил спокойно:
– Вы считаете – между убийством и мной есть прямая связь?
– Прямая? Да нет, кривенькая, с загибчиками…
– Докажите.
– Не смей мириться с плохим – требовали от ребят?
– Требовал.
– И будь хорошим без никаких уступочек – тоже требовали?
– Тоже.
– Так что ж выходит: поперек жизни становись, ребятки. Вникните – страшно же это! Малая щепка реку не запрудит.
– Считаете, что я как-то настроил Колю Корякина?
– Считаю – подвели мальчишку, как меня в свое время.
– Вас?..
Василия Петровича всего передернуло, даже голос у него сразу стал тоньше:
– А то нет! Был человек человеком, растущим инженером считали. Так стукнуло меня к вам сунуться – справедливости великой, видите ли, захотелось. А вы известный специалист по справедливости, апостол святой! И полез я с вашей святостью, как Иван-дурак с плачем на свадьбу, другим настроение испортил, а сам с помятыми боками за дверью оказался. Кто я теперь?.. Наряды выписываю на починку газовых плиток. К большому делу не подпускают – людей подвел.
– Так я виноват в том, что не отказал вам в помощи?
Василий Петрович резко подался вперед, словно сломался в пояснице – разлившиеся зрачки, задранный нос, кривящиеся губы:
– Не помогайте! Просить будут – никогда не помогайте! Отказывайте! – С жарким дыханием, шепотом: – Хуже людям сделаете.
И этот выпад, горячее до ненависти убеждение наконец-то возмутили Аркадия Кирилловича.
– Мне пятьдесят четыре года, – сказал он жестко и холодно. – За свою жизнь я многим помог, благодарностей слышал достаточно, а вот такие упреки – только от вас.
Василий Петрович откачнулся, сразу потускнел, стал просто хмур.
– И я благодарил, если помните… Теперь вот опомнился, –
В это время за темным окном, внизу, со дна ночной ямы, послышался шум моторов, скрип тормозов, хлопанье дверок, смутные голоса. Василий Петрович передернул плечами, подобрался:
– Милиция подкатила. Наконец-то!
Он боком двинулся к двери, но в дверях задержался, обернулся к Аркадию Кирилловичу, бросил:
– А Гордин-то прав! Во всем прав!
Бесшумно исчез.
Гордин?.. В свое время Потехин постоянно произносил эту фамилию, и каждый раз с выстраданным проклятием. Даже для Аркадия Кирилловича неведомый Гордин стал олицетворением нечистоплотности, лживости, безудержного корыстолюбия. Пока не забылся.
А по лестнице прибойной волной стали нарастать шаги. Чем ближе, тем, казалось, больше становилось идущих, словно на каждом этаже распахивались двери, присоединялись люди, росла толпа.
Аркадий Кириллович опоздал к Коле Корякину, сейчас милиция возьмет его под свою опеку, придется просить разрешения свидеться.
Аркадий Кириллович поднялся, чтоб встретить надвигающуюся процессию.
Невысокий человек с фатоватой выправочкой, в ладно сидящем темном плаще, в глянцеватой от дождя легкомысленной кожаной кепочке с намеком на козырек, лицо скуластенькое, несолидные усики и быстрые, цепкие черные глаза.
– Я инспектор уголовного розыска Сулимов, а вы кто? – спросил он чеканно. За начальственной строгостью пряталась молодая простодушная задиристость.
– Я учитель Памятнов Аркадий Кириллович.
– И что вы здесь делаете?
– Пока ничего. Только переживаю.
– Гм…
Инспектор Сулимов оживленно ощупывал блестящими смородиновыми глазками, явно оценивал столь неуместного возле преступления пожилого, представительного учителя с внушительным, иссеченным крупными складчатыми морщинами лицом.
– Это мой ученик… – выдавил Аркадий Кириллович.
– Вы здесь живете? Как вы сюда попали раньше нас?
– Здесь живет еще одна моя ученица. Она вызвала меня по телефону.
– И часто вас так… среди ночи?
– Впервые.
– Все-таки что же вы намереваетесь тут делать?
– Вот собирался встретиться с ним. И не успел.
– С преступником?
– Он для вас преступник, для меня – ученик.
– Надеетесь чем-то ему помочь?
– А вы считаете, что он не нуждается в помощи?
– Нет, не считаю.
– Ну так если кто-то и сможет помочь ему, то, думается, только я. Его матери самой, наверное, нужна помощь.
– Однако вы самонадеянны. Уж не думаете ли, что способны снять с него вину?