Ночь пяти стихий
Шрифт:
— Куда грязные лапы к важной бумаге тянешь?
— Ну, ежели правда печать… Ладно, заходь. В доме было пусто. Обычно здесь толпилась дворня и стрельцы, но слуг губной староста по воеводину приказу, дабы показать пример другим и избежать злословия, выслал на городские работы, стрельцы же отправились бороться, не щадя живота своего, с разбойниками.
Довольно бесцеремонно гость уселся на лавку и повелительно произнес:
— Прикажи соорудить поесть.
— Счас сделаем, — ключник был недоволен тем, что незнакомец распоряжается в чужом доме, как в своем
Отведав пирога, холодной телятины, прихлебнув немного вина, не обременяя себя излишним чревоугодием, гость отодвинул кувшин и, зевнув, произнес;
— Поведай теперь, что в вашем медвежьем углу делается.
— Так как рассказать-то? — пожал плечами ключник. — Живем и живем.
— Ну и Тьмутаракань. Скучно тут, наверное, губному старосте приходится. Одно мужичье вокруг. И поговорить не с кем. Небось и грамоте никто не обучен…
— Это ты зря, — обиделся ключник. — Вон у нас в доме даже дьяк живет. Не хуже ваших московских наукам обучен.
— Зови его. Может, хоть с ним умным словечком перемолвлюсь.
Заспанный и растерянный дьячок спустился со второго этажа без большой охоты — меньше всего ему хотелось развлекать заезжего столичного гуся. Но, увидев на столе еду и выпивку, просветлел ликом, справедливо надеясь на то, что и ему что-то перепадет. Стрелец понял его желание и снисходительно махнул рукой:
— Садись, ешь, пей.
Дьячок сед, тут же отломил большой кус пирога, откромсал телятины и пододвинул к себе кувшин. Ключник недовольно поморщился, но как возразить такому важному гостю?
— Дьяк, может, ты хоть толком объяснишь, что у вас за жизнь тут, — произнес гость.
— Жизнь спокойна, степенна, — важно начал рассказ дьяк, утираясь рукавом. — Вон, собор новой жестью покрыли. Ни болезней, ни мора, виды на урожай хорошие. Народ тихий, спокойный, по Божьим законам живет. Вот только пошаливает иногда в лесах да на дорогах рвань разбойничья, но это же везде так.
— Да уж, — кивнул стрелец с пониманием. — Особенно после лихолетья много их развелось. Налетели как саранча, опустошают все, и казне государевой от лихих людей один убыток. Но по Руси мы их подвывели немного. А где воеводы и губные старосты мышей не ловят — там сегодня лиходеи себя вольготно чувствуют. Око государево и рука его жестокая не везде простираются.
— У нас воевода и староста сил на это не жалеют. Да как их, окаянных, выловишь? Как мыши — сгрызут добро и сразу врассыпную по щелям… Бог с ними. Поведай лучше, как там у вас в первопрестольной. Особенно с жизнью духовной.
— Да так… Вот собор новый закончили возводить около Кремля. Да нас этим не удивишь. Столько церквей понастроили! Этот собор, правда, богатства неописуемого…
— Вот бы полюбоваться, — дьяку стало вдруг досадно, что живет он на самом отшибе и видом не видывал не только чужих земель, но даже земли русской. Не видел тех грандиозных церквей и соборов, белокаменных величественных
— А чем ты здесь занят? — снова зевнув, равнодушно и без интереса осведомился гость.
— Сына Старостина слову Божьему обучаю. Книги умные с ним читаю.
— Книги? — встрепенулся гость. — Люблю их собирать, а особенно умному слову, написанному там, внимать. Хотя откуда в такой глухомани умным книгам быть?
— У губного старосты такие книги имеются, какие и в Москве не грех показать, — горячо возразил дьяк.
— Да? А мне можешь их показать?
— А почему не могу? — дьяк встал.
— Пойдем провожу, — поднялся славки и ключник.
— Ты лучше еще о браге позаботься, — отмахнулся от него, как от назойливой мухи, стрелец.
Дьяк провел гостя по скрипучей, с растрескавшимися досками лестнице на второй этаж. В помещении, в углу которого занимался дьяк со Старостиным сыном грамотой, сейчас никого не было.
— Вот, — дьяк взял с полки тяжелый том «Апостола», погладил пальцами серебро и каменья на окладе, потом протянул книгу гостю.
Тот бережно взял ее, зачитал вслух несколько слов, показав тем самым, что на самом деле обучен грамоте, а не только бахвалится.
— Ну как? — спросил дьяк.
— Хорошая книга. Я пока почитаю ее, а ты спустись, прикажи, чтобы еще мяса и вина подали.
Дьяк поспешно направился к лестнице и скрылся из вида. Оставшись один, гость принялся лихорадочно листать книгу. Наконец, найдя нужное место, безжалостно вырвал пару листов, сложил их вчетверо и положил за пазуху.
— Уже подали, — сказал вернувшийся дьяк.
— Хорошо… Да, порадовал ты меня этой книгой. Люблю, — сказал стрелец и положил «Апостол» на полку.
— Редкий экземпляр, — воодушевленный похвалой, улыбнулся дьяк. — А вот этот стих апостольский вообще редко встречается, поверь.
Он потянулся за книгой и начал просматривать ее, ища редкий стих, который непременно хотел зачитать гостю, который так любит писаное слово.
— Да не к спеху, — отмахнулся стрелец. — Пойдем, надо бы еще выпить.
— Нет, тебе, как человеку сведущему, будет интересно. Да я быстро. Тут и произошло то, чего боялся гость.
— Ух ты, а кто же страницы выдрал?
Дьяк подозрительно посмотрел на стрельца. Он чего-то еще хотел сказать, но сильная рука зажала ему рот… На красном стрелецком сукне красная кровь видна плохо. Да и бил гость аккуратно ножом в горло, чтобы не запачкать свой кафтан. Попридержав тело, он осторожно опустил его на пол, вытер о шитый наоконник нож, пнул ногой труп, проверяя, не теплится ли еще в нем жизнь, потом, удовлетворенный своей работой, отправился вниз.