Ночь темна перед рассветом
Шрифт:
Бывали периоды, когда она смотрела на него и заново влюблялась. После одного дежурства он вернулся с разбитым лицом, весь в запёкшейся крови: рассечение брови и перелом носа. Она вытирала эту кровь с лица, а он улыбался в тридцать два белоснежных зуба и шутил: «Менты, падлы, избили меня как собаку». «А
В ту ночь он спал, обняв подушку, как ребёнок, и улыбался во сне, а она смотрела на него. Луна светила в окна двадцатого этажа – как огромный белый прожектор, освещая его мальчишеское и в то же время мужественное широкое лицо, россыпь густых чёрных кудрей, изгибы мышц (он всегда держал себя в форме). Она думала, что он настоящий герой, и находила в своём сердце ту десятилетнюю Вику, которая впервые почувствовала к своему лучшему другу что-то очень странное в области живота. Ту семнадцатилетнюю Вику, которая отдала ему всю себя. Ту двадцатиоднолетнюю Вику, что сказала «да», когда он дрожащими руками поднял фату. Ту двадцатичетырёхлетнюю Вику, которая изнеможённая и окровавленная смотрела с кушетки, как молодой папа впервые видит свою новорождённую дочку, нежно шепча ей самые важные слова.
Она хорошо знала, будут подъёмы к свету, а будут и падения во тьму недопонимания и обид; самое главное, в момент этих падений, пока ещё не потерял последний отблеск света своей любви, – найти ту Вику, прислушаться к ней, и тогда всё точно наладится.
Вова редко испытывал какие-то сомнения и терзания. Дом был для него убежищем, пещерой, местом, где он был безграничным правителем без надобности утверждать своё право. В его королевстве царила полная демократия. Ему не нужно
Он настолько хорошо знал Вику, что предугадывал её реакции, с порога распознавал её настроения, знал, что иногда лучше отступить, чтобы потом ещё раз утвердить своё право быть главным в доме. За все годы он ни разу её не оскорбил, не унизил, не поднял руки. С самого детства он привык относиться к ней с восхищением и почтением, считая, что если дома она будет королевой, то в обществе он сможет стать королём. В те редкие ссоры, что у них случались, он всегда замолкал, ожидая, когда буря её эмоций стихнет и можно будет всё спокойно обсудить. Её это всегда раздражало, она требовала продолжения перепалки, но всегда потом искренне благодарила его за мудрость дать им обоим сначала остыть.
– Давай её сюда.
– Подожди, руки помой сначала, с улицы пришёл.
– Да, точно, сейчас, – Вова быстро помыл руки и взял разрывающегося младенца, – иди сюда, моя маленькая.
Девочка тут же притихла.
– И вот как у тебя это получается? Три часа орёт, папка пришёл – сразу молчок.
– Да просто она папина доча, ты не понимаешь, это особенная связь, – Вова нежно коснулся кончиком носа маленького кнопочного носика свой дочурки, уставившейся на него своими огромными, ясными, голубыми глазёнками. – Ты ж моя ма-а-а-а-сенькая, ты моя любимая, привет, это папа с работы пришёл, скучал по тебе, комочек! – Вова подошёл с младенцем к зеркалу в ванной и поглядел, как он смотрится с малышкой на руках.
Конец ознакомительного фрагмента.