Ночь у мыса Юминда
Шрифт:
На линкоре «Октябрьская революция» поселился Александр Зонин и писал документальную повесть «Железные дни».
На базе подплава одной жизнью с подводниками жил Александр Крон, он редактировал многотиражку, ему не нужно было придумывать конфликты, они происходили на глазах у Крона. Вот почему так правдивы и выразительны его рассказы о подводниках, пьеса «Офицер флота», поставленная во многих крупных театрах нашей страны, и его роман «Дом и корабль».
Боеспособность писательского пера проверялась в самых неожиданных жанрах.
Однажды
— Откуда мы знаем, как нужно хранить оружие?! — с удивлением воскликнул кто-то из писателей.
Вишневский недовольно нахмурил брови:
— У писателя-фронтовика не может быть слов «не знаем». Боец, придя на фронт, тоже не знает врага, а пройдет недельки две — и он уже бьет немца. Если вы не знаете материал — поезжайте на фронт, посмотрите, как люди обращаются с оружием. Изучите эту тему всесторонне, воспользуйтесь консультацией специалистов, и я уверен — напишете так, что матросы и солдаты будут читать вашу брошюру, как художественный очерк.
Веские и убедительные слова Вишневского победили скептицизм наших товарищей. Через неделю брошюра в двадцать пять страниц лежала на столе начальника политуправления, а еще через несколько дней она была отпечатана и разослана по частям.
…Сейчас Вишневский подвел меня к карте, висевшей на стене, и стал объяснять обстановку:
— Балтийский флот после Таллина снова активизируется… Наши подлодки угрохали ряд транспортов. На наших минах у Ганге подорвалась на днях немецкая лодка. Скоро будем прощупывать оборону немцев вот на этом участке. — Вишневский показал на район Стрельна, Петергоф.
Мы поговорили о делах и пошли в наш любимый Петровский парк.
Над бухтой — серой, молчаливой — заходит солнце. Тени древних деревьев ложатся на аллеи. Мы останавливаемся у бронзовой фигуры Петра. На граните высечена надпись: «Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело». Символические слова. Сегодня они для нас звучат приказом…
Смотрим на, противоположный, южный берег Финского залива. Там темно-синий массив Петергофского парка, охваченный пожарами. Зарево полыхает над парком, отблески огня на миг выхватывают из полумрака Петергофский дворец и купол собора.
— Пойдемте домой, — говорит Всеволод Витальевич. — Мне нужно еще раз прочитать мое радиовыступление. Завтра я непременно должен быть в Ленинграде.
Всеволод Витальевич собирался на следующий день вылететь в Ленинград на самолете У-2, но погода испортилась, небо заволокло тучами, и самолеты в воздух не выпускали. Тогда мы вместе решили отправиться на катере.
Сложили вещи в рюкзаки, повесили их за плечи и вышли во двор. Прошли несколько шагов — и тут издалека донесся грохот взрыва. «Везет же! —
Обстреливались соседние улицы. Комендантские патрули поддерживали порядок и прохожих направляли в подворотни. Глядя уважительно на широкую золотую нашивку бригадного комиссара на рукаве Всеволода Вишневского, патрулирующие нас не останавливали.
Мы ускорили шаг и вышли к будке дежурного по катерам. Дежурный мичман удивился нашему появлению.
— Обстреливают, товарищ бригадный комиссар. Начальник штаба флота по боевому делу собирался и то отставил, а вам и подавно незачем рисковать.
— У нас тоже боевое дело! — оборвал Вишневский. — Есть разрешение оперативного дежурного по штабу флота.
У пристани стоял маленький штабной катерок. Старшина бросился в моторный отсек. У него что-то долго не ладилось. Наконец зарокотал мотор, и катер, отвалив от стенки, проскочил сквозь узкие ворота и запрыгал на высокой волне.
Пока катер проходил вдоль стенки, противник перенес огонь на военную гавань. Должен признаться, мне было страшновато в эти самые минуты. Казалось, что немцы нас видят, вот-вот пошлют нам свой фугасный гостинец — и от катера останутся одни щепки.
Я зашел в каюту, а Вишневский остался на палубе, с невозмутимым видом поглядывая в сторону гавани и делая очередную запись в своем дневнике.
Катер огибал Кронштадт, чтобы выйти к Лисьему Носу, откуда поездом мы могли попасть в Ленинград.
Несколько снарядов попало в нефтяные цистерны, возвышавшиеся на берегу. К небу взметнулись столбы огня, и над водой поплыл густой дым. Наблюдатели противника не могли не заметить этого, и теперь весь огонь был обрушен в район пожара. Мы проходили на расстоянии не более двухсот метров от цистерн, охваченных пламенем. Снаряды свистели над головой и падали то в воду, то в самое пожарище. Огонь взметнулся с новой силой.
Катер уже обогнул Кронштадт, и мы ушли сравнительно далеко, но еще долго было видно пламя горящих цистерн. В сумерках катер пришвартовался к причалу Лисьего Носа, мы вышли на берег и по лесной дороге направились к вокзалу.
У срубленной сосны сделали привал. Сели на большой круглый пенек — ив эту минуту удар. В нескольких шагах от нас из земли поднялись дула орудий. Нас ослепили огненные вспышки. Зенитные орудия били учащенно: высоко в небе со стороны Финляндии плыли фашистские самолеты.
— Идут на Ленинград! — гневно сказал Вишневский. — Схватить бы их за горло и задушить к чертовой матери!
С воинским эшелоном мы добрались до города, вышли на затемненный перрон Финляндского вокзала. И тут били зенитки, а в воздухе метались лучи прожекторов.
— Куда теперь? — спросил я Вишневского.
— Разумеется, в Радиокомитет!
— Но ведь тревога, трамваи не ходят!
— А ноги на что даны? — резко ответил он, подтянув портупею.