Ночь умирает с рассветом
Шрифт:
Нефед открыл рот, выпучил глаза.
— Каждому ребенку отец полагается, — наставительно произнес Василий. — Ну, Антонида, погляди, чего хотела купить.
— Смехота, — прыснул лавочник. — Не лезет в голову.
Антонида жалобно поглядела на Василия.
— Дети — божья благодать, — произнес Василий, поднимая к потолку глаза.
Когда Антонида и Василий вышли с покупками, Нефед замкнул лавку, заспешил к Луке.
Антонида надумала зайти к Лукерье, Василий отправился домой.
Луша
— Пошто не заходишь, Антонидушка? Бок о бок живем, только в гости и бегать... Может, за отца своего на меня в обиде? Вишь, какое ужасное дело получилось, целый подвал вооружения. Твоей вины там нету... Ну, ладно об этом. Ты откуда, девонька, с узелочком?
— Да вот... — Антонида вдруг то ли заплакала, то ли засмеялась, спрятала раскрасневшееся лицо. — Да вот... — проговорила она сбивчиво. — От Нефеда, из лавочки... За покупками с мужем ходила. Вот — ребеночку на пеленки. С мужем ходила. Поздравь меня, дорогая...
Луша схватила Антониду за плечи, притянула к себе, попробовала закружить.
— Ой, не тронь! — судорожно хохотнула Антонида. — Нельзя мне. Я теперь важная, семейная женщина. Солидность нужна... Давай, будем по-бабьи чай пить из блюдечка, сахарком похрупывать.
— Я давеча видела, вроде дядя Василий к тебе на квартиру перебирался...
— На квартиру! — все также неестественно рассмеялась Антонида. — На квартиру — хозяином.
— Как это?
— А так: муж он мне, отец нашего ребеночка.
Луша оторопело глядела на Антониду.
— Ты будто не рада за меня, Лушенька?
— Тебе с ним жить, — собралась, наконец, с духом Луша. — Был бы тебе хорош. Я вышла за Диму, тоже кое-кто осуждал: как, мол, решилась за нерусского...
— Ну, — невесело улыбнулась Антонида, — мой-то русский. До того православный, не знаю, что и делать: хочет в церкви венчаться. Привезу, говорит, священника и повенчаемся. Лучше бы мне самой поехать с ним в церковь, но боюсь, в таком положении...
— Ты же в комсомол собиралась...
— Наше бабье дело подневольное, — махнула рукой Антонида. — Мужу надо угождать, не перечить.
Луша посмотрела на нее с удивлением.
— Совсем деревенская стала, да? — спросила Антонида. — Никакой учености не осталось. Даже говорю не так, как прежде, правда?
— Правда, — сухо согласилась Луша. — И думаешь теперь иначе. — Она взглянула Антониде в глаза. — И живешь не так как хотела.
Антонида встала.
— Я пойду...
— Что ж... Иди. До свиданья.
Фрося встретила на улице Петра Поломошина, они пошли рядом.
— Смотри, Фрося, день-то какой... Хорошо, правда? Пойдем на берег, посидим.
У Петра было какое-то особенное настроение, Фрося это сразу заметила.
Когда-то она
На берегу они сели на большой камень, молча смотрели на тихую, сверкающую гладь озера.
— Ты чего сегодня, не такой какой-то? — спросила Фрося.
— Как не такой? Обыкновенный...
— Будто знаешь что-то, и молчишь.
— Ничего я такого не знаю, — вздохнул Петр. — Просто, тоскливо. Живу у Семена, а кто я ему? Чужой... Надо свой дом заводить, обживаться по-настоящему. Хлеб посеял, конь у меня есть, коровы вот нету... А куда мне одному корова? Была бы жена, другое дело...
— Что ты сказал?
— Жены вот нету...
Фрося пугливо посмотрела на Петра: было непонятно, куда он клонит. Прежде не замечала, чтобы он на нее поглядывал. А тут такой разговор...
— Ну да, — продолжал Петр. — Я насовсем остался в Густых Соснах, значит, надо все устраивать. Вы, девки, лучше годитесь для одинокого проживания, а мужику трудно. Даже старому... Вон, дядька Василий не выдюжил, на какой обженился... Не сегодня, завтра отцом станет. А мне и подавно без жены сухота.
Фрося смутилась еще больше: да что он, в самом деле... Кто же так с девушкой... Парни и девки подолгу ходят вместе, и на гулянье вдвоем, и у отцовских ворот шепчутся, милуются, а такие разговоры уже после, их страшатся, не шутка ведь... А у них ничего не было, ни даже малого намека. И вдруг на тебе: «без жены сухота...» Стыд залил ей щеки.
— А чего, Фрося, — продолжал Петр, — и верно, кабы жена, вся жизнь только для меня стала. Ты как на это скажешь?
Вскочить бы и убежать... У Фроси к горлу подступили слезы, она сказала, задыхаясь от обиды:
— Кто же так... о таком деле? Да разве это так делают?
Она резко встала, торопливо пошла прочь.
— Постой, Фрося! — побежал за ней Петр. — Постой, куда ты? Погоди, послушай, чего хочу сказать!
— Кто же так?.. — проговорила Фрося. — За что? Не смей, не подходи.
Она не оглядываясь побежала к селу. Не худой парень, но разве так можно?
Филипп Ведеркин возился во дворе, починял телегу. Был он злой, борода растрепалась, шапка-ушанка съехала на бок, на лоб свисали потные волосы. Когда занеладится, так во всем: с размаху стукнул молотком по пальцу, ноготь посинел, едва унял кровь... Не первый день у него неудачи, скверное настроение. Жена, ребятишки боятся подойти — ругается, все ему не так.