Ночь заканчивается рассветом (Бонус к первой книге "Дочь княжеская")
Шрифт:
Солнце коснулось краем изумрудного моря и начало тонуть, поджигая небо прощальным пурпуром. Волны притихли, стали ниже, уже не так бросался на камни прибой. С берега потянулись лилово-синие прядки вечернего тумана. Холодало, становилось ощутимо зябко.
— Лучше ты меня убей, желтоголовый, — тихо сказала девочка. — Я не потяну путь, который избрала сама. И теперь хочу умереть честно. Я бы подняла свою Тень сама, но не в моей власти идти против слова старшего.
— Как… твоё имя? — спросил он, складывая слова чужого языка в связную фразу.
— Фиалка, — тихо
Фиалка. Синие цветы на утреннем ветру. Некстати вспомнилось, как на марше шли по горным склонам, усеянным именно такими цветами, и нежные бутоны безмолвно умирали под сапогом. Тогда было не до них. Тогда на землях чужого мира победно утверждалась правда Истинного Народа. Народ превыше всего… Каким глупцом он был тогда!
— Меня родители звали… Эрмарш. Такой… ветер. Буря. Ураган. Как ещё сказать? Сильный ветер со снегом.
— Буран, — подсказала девочка, несмело улыбаясь.
— Да… наверное…
— Ты ведь убьёшь меня быстро? — доверчиво спросила она, помолчала и призналась тихонько. — Я… я боюсь боли…
Убить быстро? Её? Он покачал головой: нет. И заговорил. Рассказал о своей Фамилии, а фамильном замке на холмах близ Сиреневой Реки. О сестре, о младших братишках. И о матери. О том, как их оболгали, предали и уничтожили. И как он, дурак, верил, что ещё не всё потеряно, что если отличится в бою, то спасёт… хоть кого-то. Хотя бы сестру… А потом увидел у наместника Хедарма, чтоб у него лопнула печень, артефакт с осколками души одного из братьев. Мощный артефакт, артефакт Силы, такие получаются тогда, когда теряющий Силу отдаёт её долго, очень долго, в очень страшных муках. Боль истощаемой души трансформируется в магический запас, который можно потом использовать как угодно. Для защиты, для нападения, для наведения порталов между мирами, — для чего угодно.
— Он обещал, что пощадит, — чужие слова чужого языка резали горло. — Обещал, что… и я верил, верил, верил… Народ превыше всего. Народ надо всем. Будь он проклят, Народ! Всё, всё, во что я верил с пелёнок, оказалось полным дерьмом!
И замолчал, давясь слезами, недостойными мужчины и воина.
— Бедный, — тихонько сказала Фиалка.
Протянула руку, робко коснулась влажных кудрей. И сквозь холодное прикосновение почти умершей, нежное, как угасающий ветерок, влилась громадная ледяная сила, смешалась с клокотавшей внутри яростной болью и умерила её до терпимого предела…
— Хватит, — сказал за их спинами недовольный голос.
Они оба отодвинулись друг от друга, испытывая одно на двоих чувство неловкости и стыдливого смущения. Фиалкин старший пришёл за своей подопечной. Сейчас, в сумерках, на пике Силы, его аура выглядела особенно грозно. Больших трудов стоило не попятиться перед тварью…
— Тебе должно спать сейчас, — сказал сТруви девочке. — Хватит камни греть, терять Силу попусту.
Фиалка быстро встала на колено и попросила с отчаянной мольбой в голосе:
— Не убивайте его, Канч!
— Встань. Я тебя слышал. А что скажешь ты?
Эрмарш растерялся, не сразу осознав, что спрашивают
— Между вами возникла крепкая магическая связь, — пояснил сТруви. — Поэтому моя младшая не убила тебя. Поэтому ты не убил её. Связь эта ещё себя проявит и в самый неподходящий момент. Очень грозное явление, мне не с руки вмешиваться, хотя очень хотел бы. Но что ты будешь делать дальше?
— Пощадите его! — снова взмолилась Фиалка. — Пожалуйста.
— Молчи, — сурово велели ей. — Ты сказала своё слово, хватит. Теперь пусть решает он. Что ты будешь делать дальше? Пойдёшь ко мне в больницу санитаром? Или убить тебя?
Санитаром в больницу. Прекрасная карьера. Но если вспомнить страшный подвал…
— Пойду, — сказал пленник угрюмо.
И услышал, как тихонько вздохнула девочка Фиалка, маленькая тварь с живым сердцем
ГЛАВА 2. МЛАДШИЙ
Работа в больнице оказалась ожидаемо нелёгкой. Раненых было много, и они всё прибывали. На юге и юго-западе полыхали бои, фронт приближался: защитники Третьего мира (так они звали свои земли) отступали под натиском сыновей Истинного Народа. Другого и быть не могло. Но местные упрямо не желали признавать очевидное, и их мужество, помноженное на ответную ярость к захватчикам, вызывало уважение.
Эрм, — так сократили здесь его имя, до трёх коротких звуков, — напряжённо ждал, когда же тварь начнёт пить больных. Даже следил пристально. Чтобы знать. Чтобы понимать ещё лучше, с кем имеет дело, у кого в подчинённых ходит. Но, похоже, доктор сТруви был неправильной тварью. Ни у кого ничего не пил, никого не жрал, вёл себя так, будто он — такой же, как все, и право имеет. Не боялся ни солнца, ни особых трав, ни серебра, ни зеркал. И если бы не мёртвая аура, при одном взгляде на которую поневоле корёжило, ни за что не поверишь, что видит перед собой именно тварь.
Он следил пристально, пытаясь увидеть хотя бы что-то. Но сТруви не таился ничуть. Жизнь его была прозрачна, как на ладони, а так не бывает. Если твари нужна кровь для того, чтобы банально выжить, то как эта самая тварь без крови обходится? Загадка. Воображение рисовало картины одна ужаснее другой.
— Спрашивай, — кивнул как-то доктор после смены. — Не стесняйся. Что тревожит тебя?
Все метания подопечного он видел насквозь без всякой магии: они проступали на лице у того крупным шрифтом.
— Вы что же, совсем кровь не пьете? — спросил Эрм.
— Отчего же? — пожал плечами сТруви. — Пью.
— Я не видел, — с вызовом сказал Эрм.
— Так не здесь же… На Грани.
— Почему там? — удивился Эрм. — То есть, хочу казать, какая разница?
— Там интереснее, — объяснил сТруви. — И пользы миру больше… Видишь ли, тех, кто совершил высшее деяние зла, то есть, сознательно убил или обрек на муки заведомо слабого, можно уводить из мира вне рамок навьей правды. Никаких ограничений. Никаких вообще, — он улыбнулся, показав на мгновение кончики клыков.