Ночи Корусканта-2: Улица теней
Шрифт:
Во всей Галактике не было расы более удивительной, чем цефалоны. Невозможно было постичь, о чем они думали – да и все прочее, что их касалось. Взяв в помощь чувствительного к Силе инквизитора, имперские ученые сумели выделить у них девять различных эмоциональных состояний, из которых только три имели небольшое сходство с чувствами, которые испытывают большинство гуманоидов. Могли насчитать и больше, но инквизитор, по слухам, сошел с ума, пытаясь разобраться в многообразии состояний четырехмерного восприятия мира.
«Отрадно начинать переговоры, вспомнив такое», – подумал Ден. Вслух же он произнес:
–
– Это не требует/не требовало/не будет требовать тщательной проработки.
Еще одно диковатое качество цефалона только что проявило себя. Раз он мог обозревать события во времени так же ясно, как Ден – видеть объекты в трехмерном пространстве, он всегда знал, что салластанин собирается сказать. Цефалон не был всеведущ и не мог распознать в четвертом измерении любое происшествие – как и большинство других существ не могут видеть все в трехмерном пространстве с единственной точки обзора. Но о ближайшем будущем цефалон, похоже, знал достаточно, чтобы предсказывать его с чудовищной точностью.
– Эти двое не объединены/не были объединены/не объединятся. Точечный образ в возможных модальностях нежизнеспособен. И точечный образ пока еще не пребывает в осевшем состоянии, – высветились слова цефалона. – Вероятностные матрицы не определены. Я/мы осознаем нарушение последовательности. Предлагаю режим осторожности/пассивности/наблюдения.
По мнению Дена, это была одна из самых серьезных трудностей при попытке общения с нелинейным существом. Перевод, как мог, передавал смысл мыслей чужака, стараясь отследить прихотливые и на первый взгляд беспричинные переходы с одного времени или лица на другое, а также разложить его статичное восприятие временного потока на прошлое, настоящее и будущее. В результате часто появлялись фразы, в которых едва ли можно было углядеть смысл. Салластанину иногда казалось, что он вполне бы мог его найти, если бы у него были одна-две дополнительные мозговые доли, отсеивающие всякую бессмыслицу. Но, как правило, он бывал так же далек от понимания, как орбитальный дворец – от поверхности Корусканта.
Сегодня был как раз такой случай. Окончательно запутавшись как во времени, так и в пространстве, он беспомощно посмотрел на Ларант:
– Есть идеи, что все это вероятностное пуду означает?
Она покачала головой:
– Мне кажется, он колеблется. По сути, он советует нам выждать.
Тви’лека развернулась и двинулась к выходу из зала.
Ден посмотрел ей в спину разинув рот:
– И все? Мы тащились в такую даль…
– Всего три квартала, Ден.
– Не в этом дело. Цефалон должен был подкинуть идеи, какие подпольные маршруты лучше использовать, каких должностных лиц подкупить – и все в таком духе. Он, то есть, прошу прощения, оно – наш друг из предсказательного цеха. Да я в каламарском печенье найду прорицание получше!
Ларант не отвечала. Ден вздохнул и уже было пошел за ней, когда краешком глаза заметил, что на экране появляются новые слова. Насупившись, он развернулся. «Можно подумать, ему на вокабулятор не хватает», – подумал он, читая сообщение чудной твари.
– В альтернативной вероятности осознается уязвимость. В Силе сужается чрезвычайное нарушение последовательности. Первостепенное внимание сдержанной
– Ладно, – сдался Ден. – Это чересчур даже для гигантского плавающего четырехмерного мешка с мозгами.
Взглянув на Ларант, он увидел, что тви’лека тоже читает слова цефалона.
– Думаешь, этот перевод можно перевести?
Она покачала головой:
– Давай решать одну проблему за раз. У меня чувство, что это задание будет не из простых.
Ден вздохнул и вышел вслед за ней из зала:
– А когда было просто?
– Давайте вспомним, что нам уже известно, – предложил Джакс.
– Чего уж проще, – сказал в ответ И-5, – ведь на данный момент нам не известно практически ничего.
Дроид, джедай и зелтронка сидели в кантине «Пьяный рососпинник», что в Южном Подземелье. Впрочем, сидели только Джакс и Дижа – И-5 стоял рядом с Джаксом, чтобы поддержать иллюзию того, что он – самый настоящий раболепный дроид. Джакс понимал, что корпус И-5 изнашивается одинаково, сидит дроид или стоит. И-5 мог стоять навытяжку до тех пор, пока потолок не рухнет ему на голову. Но необходимость выставлять напоказ свое подчиненное положение ранила гордость модифицированного дроида, и джедай не мог удержаться от улыбки.
За последние несколько месяцев Джакс частенько наведывался в это гостеприимное местечко. Здесь можно было как следует расслабиться и составить план действий – кантина была довольно тихая и находилась на отшибе; кормили тут терпимо, да и поили дешево. Конечно, в Храме джедаев Джаксу не привили вкуса к алкоголю и прочим стимуляторам, и потому сейчас он медленно цедил воду со льдом, сдобренную соком экзотических плодов и веществами, предположительно полезными для здоровья, – такими, как порошок корня гу и сушеная каминоанская губка. Напиток был не так уж приятен на вкус, как можно было подумать, да и, сказать по правде, перечисление его составляющих уже не внушало особых надежд.
Зато Дижа напряженно вглядывалась в глубины полупустого бокала с «Арбуатским смерчем». Странно было наблюдать, как столь утонченное существо поглощает подобную бурду. Джакс однажды видел, как пара опрокинутых «Смерчей» чуть не забальзамировала заживо двухметрового виквая. Один запах этого зелья мог заставить тройга стучать двумя своими головами друг о друга, пока обе не потеряют сознание. Джакс где-то слышал, что у зелтронов две печени. Флаг ей в руки, подумал он, смотря, как она допивает свою высокооктановую смесь.
Конечно, он не думал о ней плохо. Из того немногого, что она говорила до того, как они обнаружили ее компаньона мертвым, каждый мог сделать вывод, что Дижа была по меньшей мере сильно увлечена каамаси. Джаксу не показалось, что их отношения были романтическими, но, чтобы остро переживать его смерть, романа и не требовалось. Зелтроны были безудержны в своих чувствах. Со стороны казалось, что они просто не могут завязать отношений – плотских ли, мимолетных ли, – не отдавшись предмету страсти пылко и до самозабвения, чему эта раса в немалой степени была обязана своей эмпатической одаренности. Если происходило несчастье, они испытывали самое сильное горе, на которое способно разумное существо.