Ночи с Камелией
Шрифт:
– Простите, господин Баенздорф, не уделите ли мне пару минут?
– Позвольте, а вы, собственно, кто?
– Начальник сыскной полиции Виссарион Фомич Зыбин.
– А… – понимающе протянул Баенздорф, сбавляя шаг. – По поводу Долгополова?
– Разумеется. Вы ведь с ним дружны были, не так ли?
– Приятельствовали.
– А не говорил ли он вам, для чего снял квартиру?
– Он снял квартиру? – вытаращил глаза Баенздорф. – Не знал-с, не знал-с. Квартиру, на которой его убили?
– Да-с, – коротко ответил Виссарион Фомич и заглянул снизу (ростом он был много ниже) в лицо Баенздорфа.
– Думаю, встречаться с кем-то надумал там, – пожимал плечами Баенздорф. – А хороша ли квартира?
– Плоха. Под стать людям с весьма скромными средствами.
Баенздорф настолько озадачился, что остановился:
– Признаться, я сразу подумал о женщине. Однако привести даму в дрянное место… Нет, Долгополов не таков был. Он жил с шиком, презирал бедность.
– А что, он увлекался женским полом?
– Да не так чтобы очень… – вновь пожал плечами Баенздорф, словно сомневался. – Симпатизировал иногда, но так, лишь в лице появлялась нега, когда он смотрел на хорошеньких дам.
– В особенности на молодых? – уточнил Зыбин.
– А вы покажите мужчину, интересующегося старухами. Безусловно, он поглядывал на молодых, да только, насколько мне известно, на том дело и кончалось. Он ведь скрытен был.
– Так… – протянул Виссарион Фомич, что-то считая в уме. – А деловых встреч он не мог там проводить?
– Ночью-с? – скептически фыркнул Баенздорф.
– К примеру, засиделся с партнером, оговаривая сделки.
– Не было у него партнеров и сделок, уж я бы знал. Он доход с капитала получал приличный да имения давали прибыль. Я решительно не знаю, зачем ему понадобилась квартира.
– Недруги у него были?
– Помилуйте, какие недруги? Когда возраст подходит к полувеку, бывшие недруги становятся приятелями. В молодости важны карьера, взлеты, победы, отсюда и недруги появляются или завистники. А Долгополов карьеры не делал, жил припеваючи. Умерен был, занимал прочное положение в обществе, никуда не совал нос.
– Стало быть, причин убить его ни у кого не было?
– Никаких, – уверенно сказал Баенздорф.
– Не было-то не было, а убили-с, – повздыхал Зыбин.
Виссарион Фомич пребывал в скверном расположении духа, что особенно подчеркивали надутые губы с опущенными вниз уголками. Он сидел в нелюбимом кресле, и вот – нате, вставать пришлось, ведь сиятельство явилось! Зыбин взялся за подлокотники и теперь с натугой силился вытеснить зад из кресла, он даже покраснел.
– Сидите, сидите, Виссарион Фомич, – замахала ладонями Марго.
– Чертово кресло! – Он рухнул назад. – Доколе я мучиться-то буду!
– А надобно отпилить подлокотники, – дала совет она.
– Нехорошо будет, – капризно вспылил он, разозлившись на ее сиятельство, увидевшую воочию, как он толст и неуклюж. Не способен даже из кресла вылезти!
– Не сердитесь. – Марго дружелюбно улыбалась, твердо решив: не получит он повода избавиться от нее. Пусть хоть ругается, хоть дуется, а не получит. – Вы говорили с Баенздорфом?
– Говорил-с, – промолвил он вяло, будто ему было лень языком шевелить, да и глядеть в сторону графини не стал. – Не замечен
– А у меня вчера был удачный день, – похвастала она.
И что? Да ничего! Марго опешила: с трудом вызнала семейные тайны, а Зыбин и ухом не повел, лишь скосил незаинтересованные глаза! Да как он с такой ленью сыском заведует?! Сдержавшись, чтобы не наговорить ему кучу нелюбезностей, в результате которых ей придется покинуть участок навсегда, она продолжила:
– Прасковья Ильинична не собиралась идти на похороны мужа, я выяснила причину. У Долгополова была любовница. Весной Прасковья Ильинична раскрыла тайную связь, она подняла записку мужа, которую должен был передать его любовнице, но нечаянно обронил племянник. Она хотела уйти от него, но Долгополов умолял ее остаться. А совсем недавно он переселился в комнату для гостей, чтобы иметь возможность уходить ночью.
Разве она не заслужила похвалы? Видимо, нет. Виссарион Фомич принялся бить пальцами обеих рук по столу, напевая без слов:
– Тпру, тпру, тпру, тпру-ту-ту… И что, сильно она переживает?
– А вы как думаете! Ей стыдно за мужа.
– Вот и первый мотив…
– Мотив? – не поняла Марго. – Какой мотив?
– Да у жены Долгополова.
– Вы хотите сказать… – задохнулась негодованием Марго.
– Да-с, ревность. – Он был абсолютно спокоен.
– Ревность?! – повысила тон она и заходила по кабинету, разъярившись до неузнаваемости. – Да как вы смеете очернять прекрасную женщину?! Вы бы ее видели! Она раздавлена, сломлена! Прасковья Ильинична не способна, слышите, не способна убить… да еще собственного мужа! Отца ее детей! Как бы она пришла на квартиру ночью? Одна? Без сопровождения? Как я понимаю, он тайно снял квартиру, никто о ней не знал, жена тем более. Черт знает что вам влезло в голову! Дурацкая идея, скажу вам! Я докажу, как вы заблуждаетесь, черт возьми!
– Ой, ваше сиятельство, не надо вот этого… пых-пых… не надо-с! – покривился он. И вдруг, вытаращив глаза, воскликнул: – Сударыня!
Марго остановилась, упрямо наклонив голову и глядя на него в упор, а он возмущенно отчитал ее:
– Вы ругаетесь?! Нехорошо-с даме вашего положения… Ай-яй-яй.
– Хм! – фыркнула она и отошла к окну, чтобы отдышаться.
Во время паузы Зыбин прикидывал в уме: пожалуется мужу, тот сразу резюме выдаст: мол, на покой пора, уважаемый. Дудки! А вот возьмет и стерпит избалованную куклу. Он еще покажет ей! Ишь, ругаться вздумала! И при ком? При нем, который в отцы ей годится, а то и в дедушки. Да графиня нуждается в воспитании. Ничего, он ее перевоспитает, не таких обламывал, муж спасибо скажет.
Виссарион Фомич строго приказал:
– Сядьте, сударыня, сядьте! – Марго, пыхтя от недовольства, прошла к стулу, плюхнулась на него, отвернув лицо от Зыбина. – Помнится мне, кто-то обещал в сторонке постоять и не мешать следствию. Аль мне послышалось? – Сопение в ответ, а не пыхтение – значит, мадам успокоилась. – Я ведь предупреждал: дело наше грязное, иной раз себя подозревать станешь. Так вот: коль вам так нравятся трупы и прочее, извольте мое высокоблагородие слушаться и ротик на замке держать. Мне решать, кого подозревать, понятно-с?