Ночи темной луны

Пономаренко Сергей Анатольевич

Не помню самого празднования дня рождения, подарков, а вот сон и утро помню в деталях до сих пор.

Прислушиваюсь. Аня уже встала, нервно шелестит на кухне, постепенно нагоняя в комнату запахи того, что может получиться из дешевых продуктов. Готовить она, конечно, не умеет. Не в пример покойной теще. А еще говорят, что яблочко от яблони далеко не падает!

Мысли невольно перескочили на семейный быт в карликовой хрущевке – приданом жены. Даже моя работа в проектном, умирающем в настоящее время институте – «свадебный подарок», протекция покойного тестя. Все это когда-то было вручено вместе с определенными правилами и нормами поведения, которые

могли мне нравиться или не нравиться, но я должен был им следовать до тех пор, пока не смогу проявить себя как самодостаточная, состоявшаяся личность. Какой, по мнению ее родителей, пока они были живы, я так и не стал. Они считали, что мне надо было отрабатывать вложенный стартовый капитал (эту хрущевку и работу в проектном институте?). Разве только учесть то, что теща очень хорошо готовила. На это мне грех жаловаться.

Аня пошла не в мать. Она вообще не от мира сего, вся в работе и в беллетристике. Возвышенная и утонченная. Своими чувственными стихотворениями и тещиными котлетами в мои двадцать три года Аня покорила мое сердце. После окончания института я не поехал по распределению, а остался в Киеве – будущий тесть этому поспособствовал, организовав письмо-запрос из проектного института. Мой же отец рассчитывал, что я вернусь на родину, в Белоруссию.

Коллектив в институте, куда я попал по протекции тестя, был молодой, и я легко в него вписался. Особенно когда собрали спортивную команду для участия в соревнованиях между такими же «номерными» институтами. Надо выступать по плаванию – пожалуйста, притом задних не пасу, бывало, и в тройку лидеров попадал. Футбол – и здесь отличусь, если в качестве полузащитника гол не забью, то с моего паса обязательно забьют. Наша институтская команда часто выезжала на соревнования по разным видам спорта, а проводились они по всей тогда обширной стране.

Начальник моего отдела был недоволен тем, что я больше в разъездах, чем на работе, у кульмана, но регулярно начислял мне квартальные и годовую премии и «тринадцатую зарплату». Поездки всегда были веселые, с приключениями, о которых говорят: есть что вспомнить, но нечего рассказать детям и жене. Да и выходные, по возвращении в город, были интересные: под видом тренировок мы часто выезжали с друзьями в лес на шашлыки. В противоположном от Чернобыля направлении.

Аня, несмотря на ворчание тещи, спокойно относилась к моим «походам», для нее недовольство всем тем, что связано с работой, было табу. Она сама всю себя отдавала работе: была классным руководителем, вела литературный кружок в школе, устраивала литературные конкурсы. Так что она испытывала дефицит времени. А ведь ей еще надо было заниматься воспитанием нашего сына, Костика.

Я и не заметил, как жизнь вдруг резко изменилась. Наша команда распалась, соревнования больше не устраивались. Премии вдруг исчезли, начались задержки с зарплатой, а цены неуклонно росли. Народ стал потихоньку убегать из института в поисках лучшей жизни, а я неожиданно осознал, что мне уже более чем тридцатник и я не готов к происходящим переменам. Не мне судить, плохой я или хороший инженер-конструктор, но я не хотел заниматься чем-то другим. И на что мне было менять свою работу: стоять со всяким барахлом на рынке или мотаться с миксерами в Польшу, Венгрию?

Ведь я вроде не дурак, и на работе меня как специалиста ценили. Конечно, характер у меня непростой, да и ничто человеческое мне не чуждо – это самокритика по поводу моего языка, который где нужно и не нужно… И, конечно, есть слабость – женщины…

Боже, как

не хочется вставать! Хорошо лежать, вспоминать, критиковать мысленно всех и вся и постепенно погружаться в царство грез и сна!

Сегодня, впрочем, как и в любой другой день, совершил над собой насилие – не хотел вставать, но встал. Не хотел есть, но поел, боясь вопросом «что это?» обидеть Аню. Хотел принять душ, но не принял – совместный санузел, и мало времени для троих – жене в школу (учительствовать), пятнадцатилетнему сыну в школу (учиться, при случае надо заглянуть в его дневник), мне на работу (не знаю, для чего).

Во время завтрака, как обычно, орал радиоприемник – Аня любит слушать музыку на коммерческих каналах и новости, обычная радиоточка ее не устраивает. Там несли всякую чушь о Темной луне. Что в это время надо быть предельно осторожным, а лучше накрыться с головой простыней и вообще не выходить из дома.

«Влияние Темной луны?! Обычное затмение ночного светила теперь новоявленные мистики преподносят как нечто ужасное, что может исковеркать нашу жизнь. Как будто не сами мы виноваты в своих бедах!»

Выйдя из дома, на свою голову завязал разговор с соседкой с третьего этажа – мы шли в одном направлении. Она прочитала мне лекцию о своем супруге. Из нее следовал вывод: в семье уважение к супругу должно быть прямо пропорциональным количеству приносимых им дензнаков, и не важно, по какой причине он не может их раздобыть в нужном количестве. Он должен – и все! Я молча одобрительно ей кивал, хорошо зная свою цену «в базарный день» в глазах близких.

Часть 1. Александр. Катастрофа

1.1

Рабочий день складывался под стать мерзопакостному утру, и мы с Димкой тихо трудились над кроссвордом из древнего журнала «Огонек», который случайно нашли в кладовке.

– Бориско, к телефону! – полный желчи и сарказма голос язвы отдела Веры Петровны, молодящейся женщины климактерического возраста, ненастойчиво призывал оторваться от интеллектуального времяпровождения.

Достопримечательностью нашего отдела является телефонный аппарат, который можно назвать телефоном только по внешнему, весьма неприглядному виду: голоса собеседника в трубке не слышно, и можно лишь догадываться, что тот говорит. Собственное «Поле чудес» – угадай-ка слово. И при этом необходимо орать в микрофон, к радости институтских сплетников и сплетниц, информируя их о состоянии своих дел.

Вообще моя фамилия не Бориско, а Борисенко, но в незапамятные времена, подавая докладную записку, я сэкономил чернила и подписался «Борис-ко». С тех пор с легкой руки шефа я превратился в Бориско. По сверляще-любопытному взгляду Веры Петровны я сразу догадался, кто звонит, и равнодушно-официальным голосом прогавкал в трубку, что ничего не слышу и позвоню с другого аппарата через пять минут. Я сбегал в соседний отдел и из кабинета начальника (он на больничном) позвонил, чувствуя, как у меня приятно замирает сердце.

– Ларису Ивановну хочу! – услышав голос Татьяны, освежил начало разговора древней киношуткой.

– Бориско, мне плохо! – Начало разговора не сулило ничего хорошего, и я уже знал, что дальше последует. – Так не может дальше продолжаться, будь мужчиной не только в постели! – Тучи все больше сгущаются, и скоро хлынет дождь, возможно с грозой.

– В постели сейчас хорошо, – мечтательно жмурясь, стал соблазнять я Татьяну. – Тепло и мягко, можно укрыться от всех неприятностей под одеялом.