Ночная дорога
Шрифт:
Лунным светом войду… Ты услышишь мое дыханье.
Пламя вдруг ощутив, ты поймешь, кто ночной твой гость.
Лишь к тебе прикоснусь – и в ответ на мое касанье…
Словно чуть покачнется налитая солнцем гроздь.
Темный шелк заструится – и встретятся наши губы.
Как прозрачен неистовой жажды моей родник.
Свет войдет в эту плоть. Будут руки нежны и грубы.
Средоточие света… И свят будет каждый миг.
От
Время тает, как льдинка в руке, устремляясь по капле к нулю.
Замирает в ладони ладонь. В тишине растворяются звуки.
Но иссякнет прозрачный родник, если жажду свою утолю.
Взглядом волка смотрю на тебя, но не взглядом, молящим о ласке.
Волк всегда застигает врасплох… И растерянный жест прихотлив.
К сердцу матери девочка льнет и внимает доверчиво сказке.
Знает мать, но не знает дитя: правят морем прилив и отлив.
Руки нежные тронут цветок и на волка поставят капканы.
Легче – в чьих-то глазах утонуть, чем найти путеводную нить.
Тихо взгляд от тебя отвожу – будто нож вынимаю из раны.
Слушать девочке сказки и жить. Долго женщине рану таить.
Словно два безрассудных дельфина,
Угодивших в игре на песок…
И прощанья холодная льдина
От беспомощных – на волосок.
Станем завтра пригоршнею праха…
Набегает угрюмо прибой.
Две янтарные капельки страха
Мы с тобой…
Между светом и тенью, по призрачной грани,
Дуновением ветра скользнув по судьбе,
Ты пропел. И заката холодные длани
Мертвой хваткой ложатся на горло тебе.
Жил под небом, как по небу странствует птица.
Вот и берег. Меж пальцев струится песок.
Жизнь поэта – песка слюдяная частица.
Дом его – шесть извечных сосновых досок.
Ты вода, сохранившая форму сосуда.
Я ж из тех, кто тебе не поставит свечи.
Для кого-то – Христос, для кого-то – Иуда,
Но как угли костра твоего горячи!..
Мягкой поступью ночь приближается к запертой двери.
Даже если молчать, не услышишь тяжелых шагов.
Ходят так в тишине только ночи да хищные звери,
Те, что ужас сплошной, от когтей – до кинжальных клыков.
Станет камень текучим, а воздух – стеклом затвердеет.
Потемневшее небо
провисло от тяжести звезд.
И хоть ночь глубока, уголь, пеплом подернутый, рдеет,
Как звезда, что скатилась с высоких небес на погост.
Птица
А тяжелые звезды упорны в стремлении вниз.
Звездопад перепутал все ноты в небесном клавире…
И холодные волны ласкает томящийся бриз.
Сон разбился. Хрустит под ногами стекло.
Звездопад обернулся вблизи камнепадом.
Уплотнилось пространство, смещаясь под взглядом,
Там, где в двух направлениях время текло.
Дай мне чистую мудрость ночного дождя.
И сторицей вернется нехитрая ссуда.
И вода, повторившая форму сосуда,
Не исчезнет, щербинку в сосуде найдя.
Звезда над полем сонно слепла.
Струилась ночь из бездны синей.
Все серебрил небесный иней
В немом пространстве цвета пепла.
По лезвию судьбы идущим
Дано остаться в твердом слове.
Им по тропе идти не внове
Между желаемым и сущим…
Знаю таинство имени, магию взгляда.
Вот и двери открыты. Стреножено эхо.
К чему?
Если сомкнуты руки,
И губы не сохнут от жажды…
Может быть, лишь однажды…
Разве это не повод забыть о томлениях духа,
Полученных нами в наследство?
Есть верное средство:
От впаденья в маразм
Помогает впадение в детство.
О стремленье куда-нибудь деться!
Ты не знаешь – куда, я не знаю – зачем.
Как блаженно неведенье это…
Только отблески зная,
теряясь
в оттенках созвучий,
Проникая за грань,
но предел ощущая
в себе,
Как суметь уловить,
удержать
этот облик текучий
В бесконечной, незримой,
железом звенящей
косьбе?
Истончается контур, почти исчезает
граница
Между сном и пчелой,
между каплей
воды
и землей.
Проясняются лица. И каждое
словно страница.
Вскрикнет птица. И руки совьются
петлей.
Ускользая из сомкнутых рук,
ненадежного крова,
Все стремишься постигнуть
едва ли
доступное нам…
Напряженье
волнами исходит от каждого слова.
Что за тихая, тайная весть,
что за тяга
к волнам…
Омывая сознанье прохладным теченьем,