Ночная колдунья (Злодейка)
Шрифт:
Однажды за обедом горничная Настя принесла доктору телеграмму. Литвиненко открыл голубой конверт, прочел и в задумчивости обратился к хозяину дома:
– Платон Петрович, мне сообщают, что из Германии в Петербург прибывает очень известный специалист, медицинское светило. Будет недолго, но при определенных усилиях можно попытаться добиться консультации для Варвары Платоновны. Признаться, последнее время я пребываю в некотором тупике в поисках новых способов лечения и чрезвычайно надеюсь на эту возможность.
– Вряд ли немецкое светило может консультировать такие сложные случаи заочно, – заметил Платон Петрович.
– Безусловно, нам придется потрудиться и организовать переезд Варвары
Оба одновременно повернули головы в сторону Варвары. Та пожала плечами. Столько перепробовано разных способов, столько утраченных надежд!
– Но как же Дмитрий? – озабоченно произнесла Варя.
– Дмитрий Иванович уже через недельку будет вполне здоров и присоединится к нам, – пояснил Литвиненко. – И потом, я полагаю, Маргарита Павловна может присмотреть за ним на короткое время.
– Пожалуй, это выход, – согласился Прозоров, – что ты думаешь, Маргоша?
Маргарита внутренне сжалась. Она чувствовала, что это ловушка, обман, но чей? Прозоров вел себя совершенно естественно. Она успела изучить его и понимала, что хитрить и притворяться муж не умеет.
– На мне останется и ребенок, и дом, и раненый, не многовато? – нарочито сердито спросила она.
– Я ворочусь, как только услышу ответ профессора, надеюсь, что это будет скоро. И согласись, что упускать такую возможность для лечения моей дочери мы не можем. Ты справишься, с тобой остается почти вся прислуга.
Маргарита согласно кивнула, а в душе ее все кричало: «Не делай этого!»
Варвара разволновалась. Она отвыкла от переездов, от столичной жизни. Прозоров безоговорочно решил, что добровольному затворничеству Гривиных пришел конец. Все понимали, что, вероятно, перемена места и образа жизни изменит что-либо в натянутых отношениях супругов, замкнутых друг на друге. Сборы носили стремительный характер, и уже через два дня усадьба опустела. Маргарита чувствовала себя прескверно, ей чудилось, что Варю она больше не увидит. Перестало поскрипывать инвалидное кресло. Только теперь она поняла, что этот малоприятный звук составлял часть домашней атмосферы.
Гривин после отъезда жены воспрял духом и повеселел. Доктор оказался прав. Дмитрий уже мог почти как и раньше заниматься делами, правда, еще не надолго покидая дом. Первые несколько дней после отъезда Прозорова и его дочери Маргарита и Гривин почти не общались. Маргарита, конечно, заходила справиться о здоровье, но в основном проводила время с сыном. Дмитрия тоже тянуло к мальчику. Теперь, когда не было внимательных глаз жены, он жадно общался с ребенком, все более убеждая себя, что это его кровь.
– Вы, барин, скоро будете тут вместо няньки, – как-то, смеясь, сказала Дуняша. – Уж больно обидно, что своего-то не потетешкаете! – с сочувствием добавила девушка.
Время шло. Гривин вполне оправился и теперь уже целыми днями занимался мастерскими. В поселке стало неспокойно, когда прошел слух о закрытии производства. Многие рабочие не хотели уезжать в город, будучи крепко связаны с окрестными деревнями, откуда большинство из них было родом. Гривин нервничал и злился, он жалел мастерские, которым отдал столько сил. Но как управляющий он понимал правильность решения тестя. Вдобавок очень хотелось вырваться в Петербург из этой деревенской глуши. Поэтому он с присущим ему рвением и усердием принялся за дело. Ему неприятна была его роль, он целыми днями принимал жалобщиков от рабочих, которые пытались остановить процесс закрытия. Даже к Маргарите ходили толпы женщин и просили добрую барыню заступиться. Почти каждый день почта приносила послания из столицы. Прозорова ждали день ото дня.
Как-то раз, уже почти ночью, Маргарита, перекрестив Коленьку на ночь, ушла к себе, но долго
– Пожар! Горим! Горим!
Марго метнулась в детскую, откуда уже выбегала полуголая Дуня с сонным Колей на руках. Мать схватила ребенка и бросилась по лестнице вниз и во двор. Поднялась паника, звучали голоса, хлопали двери. Гривин, который еще не спал к тому времени, не растерялся и громким голосом командовал прислугой, пытаясь организовать тушение пожара. По счастью, огонь не успел захватить дом. Горела буфетная и кухня. Через час огонь потушили, но повсюду стоял едкий запах гари. Перепачканный Гривин пытался выяснить у повара, отчего загорелась кухня. Однако повар Никодим, степенный и уравновешенный пожилой человек, клялся и божился, что его вины тут быть не может. А вот дверь на задний двор могли не затворить на ночь, по небрежности прислуги. И, стало быть, заходи любой. Ведь не кухня пострадала больше от огня, а соседняя буфетная, значит, она загорелась первой. Но гореть там нечему, если нарочно не поджечь. Управляющий и сам пребывал почти в полной уверенности, что происшедшее – дело рук недовольных из рабочего поселка. Тяжко вздыхая и представляя себе разговор с тестем, Дмитрий поднялся на второй этаж в комнаты Прозоровых. Дуняша и Маргарита успокаивали в два голоса Коленьку, который раскричался не на шутку. Испуг матери передался и ему. Ребенок бился в ее руках, а нянька Дуняша пыталась развлечь его игрушками. Вошедший Гривин посмотрел на издерганных женщин, взял мальчика на руки, и тот в скором времени затих, а потом и заснул, устав от своего крика. Дуня положила его в кроватку и прикорнула рядом, а мать малыша и Дмитрий тихонько выскользнули из детской.
Маргарита после пережитого страха никак не могла прийти в себя.
– Митя, неужели это и впрямь поджог? – с тоской спросила она.
– Очень на то похоже, – угрюмо ответил Гривин.
– Но как это несправедливо! Ведь наша семья столько сделала для этих людей!
– Платон Петрович был прав, сколько волка ни корми… – И он безнадежно махнул рукой.
– Страшно, Митя! Столько злобы кругом! – Марго поежилась.
Дмитрий дружески обнял ее за плечи. В его жесте не было никакой чувственности, он только хотел ободрить испуганную женщину. Но, снова ощутив под тонкой тканью нежную кожу, запах медных волос, он не удержался и с силой притянул Маргариту к себе. Измученная страхами и переживаниями, молодая женщина просто упала в его объятия. Дмитрий поднял ее на руки, почти бегом ворвался в спальню и со стоном упал на кровать. Болели раны телесные и душевные. Однако это не стало помехой. Они как безумные катались по широкой кровати, сдирая одежды и упиваясь друг другом. Правда, поначалу перед внутренним взором Марго воскресла сцена насилия на Казанской, но она усилием воли стерла это видение и отдалась страсти.
В последующие дни они прожили как в волшебном сне. Обоим чудилось, что они супруги, а Коленька не плод греха, а законный сынок. Однако надо было помнить и о конспирации, скрывать чувства от любопытной прислуги. Сколько трепета, нежности таилось в ненароком брошенном взгляде, быстром пожатии руки, легком прикосновении! Они заново переживали свою любовь, как три года назад. Почти каждую ночь они проводили вместе и, не сговариваясь, старались не думать о том, что им предстоит. Они хотели насытиться друг другом впрок, может, и на всю оставшуюся жизнь.