Ночная музыка
Шрифт:
Когда утром они покидали больницу, у них не было ничего: ни сумок со сменой одежды, ни даже бумажника. Ничего. Только скрипка. Пустяки, беспечно сказала она Асаду. «Ведь это всего-навсего вещи, ведь так? А наша семья прошла хорошую школу выживания на подножном корме».
«Ничего, скоро сами увидите, что у вас есть гораздо больше, чем вам кажется», – успокоил ее Генри. И действительно, когда новость об Испанском доме распространилась по деревне, к Кузенам потянулись местные жители, которые несли все, что может пригодиться в хозяйстве: зубные щетки, кастрюли, одеяла. «Мы с Асадом проверили. Тут добра более чем достаточно, чтобы вы могли продержаться, пока не получите страховку».
Поначалу Изабелла решила, что вещи из магазина Кузенов. Но теперь она обнаружила массу
«Но они же нас совершенно не знают», – удивилась Китти, вынимая теплое клетчатое одеяло.
«Мне кажется, на деревенских иногда просто наговаривают, – сказал Генри. – Они хорошие люди. Щедрые люди. Просто их нужно узнать поближе. И отнюдь не все похожи на…»
Китти выудила из груды вещей пакет и отнесла на диван. Она начала изучать содержимое пакета, демонстрируя Изабелле каждую вещь. Некоторые были собраны с такой заботой и любовью, что у Изабеллы слезы навернулись на глаза: косметичка с набором косметики и лосьоном для рук, упаковка разнообразных хлопьев для завтрака на любой вкус, контейнеры с едой. Бисквиты. А еще аккуратные стопки выстиранной одежды, подобранной по размеру каждого члена их маленькой семьи. Тьерри с неожиданным удовольствием продемонстрировал футболку для катания на скейтборде. А еще открытки, много открыток с телефонными номерами, словами поддержки и сочувствия.
– Полиция нашла вашу сумочку с бумажником внутри, – сказал Асад. – А еще ключи от машины, – поспешно добавил он.
– Ну, тогда, полагаю, мы богатые люди, – улыбнулась Изабелла. – Ведь самое главное, что мы есть друг у друга. А все остальное – просто вещи. Просто вещи.
И когда она разрыдалась, Асад положил ей руку на плечо и стал что-то объяснять насчет запоздалого шока. Он включил чайник и велел детям найти печенье. Изабелла не стала мешать им суетиться вокруг себя. Она сидела, закрыв лицо руками. Ну как она могла признаться Асаду, что плачет вовсе не из-за потери имущества, а из-за того, что человек, которого она полюбила, не пожелал ответить взаимностью?
Машина была припаркована на поляне. Можно сказать, даже не припаркована, а брошена примерно тридцать шесть часов назад человеком, спешившим на празднование дня рождения. Он так торопился присоединиться к гостям на лужайке, что даже забыл ее запереть.
Он швырнул сумку на переднее сиденье. Сосед оставил на ветровом стекле записку с предложением помощи, и он аккуратно убрал бумажку, тронутый этим широким жестом. Он только что забрал собак от присматривавшего за ними фермера и теперь стоял возле своего «лендровера» и наблюдал, как собаки, радуясь возвращению к привычной жизни, нарезают круги возле озера.
На другом берегу полицейские огородили лентой развалины дома, и теперь эта лента развевалась на ветру, словно пародия на разбросанные на траве праздничные драпировки. Поездка на праздник, залитая солнцем лужайка, звуки музыки, – казалось, все это было тысячу лет назад. У него в голове не укладывалось, как всего за несколько секунд мог исчезнуть дом, еще недавно полный жизни. А еще он прекрасно понимал: катастрофа не только не напугала его, как могло показаться, а в каком-то смысле даже спасла.
От себя самого.
Внезапно Байрон почувствовал ужасную усталость. Ему было даже страшно подумать об утомительной обратной дороге к Фрэнку. Джан, приезжавшая днем в больницу, уговаривала брата немного пожить у них с Джейсоном.
«Ты выглядишь ужасно, – сказала она. – Нужно, чтобы хоть кто-нибудь за тобой присмотрел». Но Байрону хотелось побыть одному. Он не желал быть гостем в чужом доме, соглядатаем чужого счастья. «Я собираюсь вернуться в Бранкастер», – сказал он. На что сестра ответила: «Иногда мне кажется, что твой самый главный враг – это ты сам».
Байрон медленно подошел к развалинам, чтобы бросить на дом последний взгляд. Дом, в котором ему удалось прожить на законных основаниях только двадцать четыре часа. У него еще никогда не было так светло на душе, как тогда, когда он проснулся в той комнате. И тем
Байрон остановился там, где некогда была восточная часть дома, и поднял с земли белый кувшинчик с отбитой ручкой. Сколько вещей погребено здесь, под руинами! Обломки семейной жизни Изабеллы преданы земле, чтобы потом быть закопанными на свалке. Байрон держал кувшинчик, пытаясь представить его на кухне и одновременно отгоняя от себя образ Изабеллы. Ее опрокинутое лицо на фоне развалин. Но ему абсолютно нечего ей предложить. Обладать ею, а потом потерять, смотреть на то, как ее любовь сменяется раздражением, когда ему предложат работу вдали от дома или он не сможет принести в семью достаточно денег, видеть ее настороженное лицо всякий раз, как она будет слышать обрывки старых сплетен, наблюдать за тем, как постепенно угасает ее страсть. Нет, лучше уж вообще отказаться от этой женщины, чтобы потом лишний раз не страдать.
Он останется один со своими собаками. Так будет гораздо проще.
Собак явно пора было кормить, но все его деньги остались в Бранкастере. Он залез в карман в надежде найти завалявшуюся мелочь и нащупал сложенный лист бумаги. Похоже, какое-то официальное письмо. Он попытался припомнить, откуда оно могло взяться, и в памяти всплыла Лора Маккарти, сунувшая ему в руку письмо, перед тем как его погрузили в машину «скорой помощи».
Наверняка уведомление об увольнении, подумал он. Черт, эти Маккарти умеют выбрать подходящий момент! Он развернул бумагу, пробежал глазами напечатанный текст и неожиданно замер. Тогда он уже более внимательно прочел документ, подписи свидетелей и приписку, сделанную рукой Поттисворта и адресованную Лоре Маккарти. Затем перечитал документ в третий раз, не веря своим глазам. Неужели там действительно напечатано его имя? На секунду он было подумал, что это шутка, но затем вспомнил лицо Лоры, когда та отдавала ему бумагу. Лора выглядела мрачной, но на лице ее было написано нечто вроде странного облегчения. Ему на память пришел мистер Поттисворт, вечно бормотавший что-то насчет семейства Маккарти, их корыстолюбии и самомнении. «Они ждут не дождутся, чтобы заграбастать этот дом, – ворчал Поттисворт. – Людишки типа их вечно считают себя в своем праве». Но Байрон тогда не обращал внимания на брюзжание вредного старикашки. Поттисворт никогда не выказывал ему особого расположения или хотя бы капли симпатии. Тогда чего ради он так поступил? Хотя, скорее всего, Поттисворт просто хотел уесть Лору Маккарти, а не осчастливить его, Байрона. Это была последняя злорадная проверка Лоры на прочность: старик отдал ей оба экземпляра завещания, с тем чтобы она могла, если захочет, уничтожить то, что было в пользу Байрона. Это была фига, показанная Мэтту.
«Надо же, и все это время, – размышлял Байрон, осознавший наконец, что все это правда, – я вечно извинялся, что нарушаю границы владений, которые на поверку оказались моими, и жил, точно бомж, в собственной бойлерной. Ситуация показалась ему настолько абсурдной, что он рассмеялся, и собаки тотчас же навострили уши. У Байрона даже закружилась голова при мысли о том, что он стал землевладельцем. Теперь он, Байрон, хозяин этого поместья.
А затем он вспомнил об Изабелле. Она потеряет все. Не только дом, но и страховку. Свои сбережения. Ведь все, что она имела, ушло на эти стены. Он находит, а она теряет.
Байрон сел на поваленное дерево, держа перед собою письмо. Он посмотрел на другой берег озера взглядом полноправного собственника. Которого уж точно нельзя назвать человеком без гроша за душой.
Она прошла последнюю сотню ярдов по лесу пешком, остановилась там, где проселочная дорога упиралась в поляну, да так и осталась стоять, скрестив на груди руки и глядя на развалины дома. Китти и Тьерри она оставила с Кузенами под предлогом, что ей надо съездить за продуктами. Однако вместо того, чтобы отправиться в банк или супермаркет, она машинально выбрала поворот на свиноферму, а затем поехала по разбитой проселочной дороге туда, где по-прежнему виднелось несколько запоздалое предупреждение «Cave!».