Ночная певица
Шрифт:
За час мы кое-как выяснили, что они путешествуют по Советскому Союзу на машине. Проводив солнце в море и встретив южную ночь, мы двинулись к гостинице. Улыбаясь бундесам, мы с подругой немного ругались, споря, кто первый пойдет в номер. То, что надо идти в номер, не дискутировалось. Конечно, идти в номер, поебаться, потом — ресторан, потом они что-нибудь нам подарят, бундесовское… С иностранцами и знакомятся для того, чтобы что-то приобрести — «Плэйбой» или колготки, солженицынский «кирпич» или дезодорант, карту СССР (раз они на машине!) или парфюм… не важно.
Я первая пошла в номер с брюнетом. Подруга тем временем должна была обедать с блондинистым и вернуться через два часа в освобожденную нами комнату.
Мы
Бундес с удовольствием попивал наше шампан-ское и полулежал на моей кровати. В кровать он не торопился — листал разговорник, по которому я училась английскому с издевательскими для советского человека текстами: «Ай виш ту хэв э тикет ту Ландон!»* Текст бундеса — «Ай вонт ту хэв э шауэр!»** — я тоже приняла как нечто оскорбительное. Он достал из сумочки-рюкзачка бритву, и я простила его — человек решил побриться перед рестораном. То, что на траханье уже не оставалось времени, было ясно.
Минут двадцать из ванны не доносилось ни звука. Допив оставшееся в бутылке шампанское, я вдруг вспомнила, что в ресторане может не быть столика и что лучше подняться зарезервировать. Крикнув за двери ванной: «Ай ретёрн тен минитс»***, я услышала кряхтение и немецкое: «Я-я!» На всякий случай я заперла номер.
«О море Ниццы! О пальмы юга!» — не продекламировала я неизвестных мне тогда стихов, оказавшись на крыше-веранде ресторана, лицом к лицу с южной ночью и метрдотелем. Он удалился с моими пятью рублями в кармашке для платка. Я же сказала, что мы не были профессионалами! Бундеса пустили бы вне очереди и без пяти рублей! Видимо, тогда уже во мне назревала страсть к командованию и проявлялась хотя бы в том, что за неделю в Сочи мы истратили 300 рублей!
Открывая двери номера, я уже чувствовала это. Все, что естественно, — не стыдно и т.д. Да, но это было очень специально! Запах распаренного г… заполнял номер. Поговорка «свое г… не пахнет» абсолютно справедлива — вместо того чтобы бегать по номеру и опрыскивать его дезодорантом, предназначающимся мне в подарок, бундес сидел на моей кровати и пил наше (вторую бутылку!) шампанское. Я не бросилась раскрывать окно, а предложила пойти «сейчас» в ресторан. Уже закрывая двери, я изобразила жестами, мимикой, возгласом: «Ах, я забыла, ха-ха!» — и, вбежав обратно в номер, распахнула окно. Воздух южной ночи был недвижим.
Мы сели на веранде за «купленный» мною столик, и бундес с аппетитом ел нашу русскую икру. Моя голова, естественно, была забита фекальными образами, и время от времени я отворачивалась от немца, давя в себе истерический смех. В один из таких поворотов головы я увидела у дверей на веранду мою подругу жестами она призывала меня к себе, прячась тем не менее от бундеса. Поерзав на стуле, скорчив гримаску, я извинилась и вышла.
— Слушай… этот твой… обвонял весь номер! И мой! Он сидел в туалете…
— …двадцать пять минут, — закончила я за подругу.
Трясясь от смеха, подруга добавила, что «это» плавает в туалете и что немцы должны уезжать. Вернувшись к столику, я изобразила руками руль, сказала «ту-ту» и «фрэнд», давая понять, что пора расплачиваться. Что он и сделал, не оставив на чай. Провожая нас с веранды, метрдотель опять положил в кармашек для платка мои три рубля.
Их машина оказалась разваливающимся автобусом. Обклеенная, как гитара туристов, этикетками. Самая главная сияла в ночи синими буквами… DDR! Какие бундеса?!
Мы долго спорили с подругой, кто пойдет спускать воду в туалете. Туалет же как-то сам по себе починился — восточно-немецкое г… уплыло. Спали мы, прижав по розе к носам, — южный воздух так и не двигался. Нас обманули и обосрали! Это они приобрели — душ! туалет! — немытые несколько недель по советским ухабинам, где нет мотелей на каждые десять км, а гостиницы дороги и заняты… Иностранцы-засранцы… впервые я думала о том, как важно для Советского Союза развить легкую промышленность. Ведь если бы они походили на наших — советских — туристов, мы не пошли бы в их сторону, романтично глядя на тонущее в море солнце.
1990 г., Париж
К ОТМОРОЖЕННЫМ
В 48-м году Вильгельм Райх, психоаналитик, основатель движения «Sexpol» (секс и политика), обратился к тебе: «Слушай, маленький человек! Ты свободен только в одном определенном смысле: свободен от всякой подготовки к управлению своей собственной жизнью и свободен от самокритики!»
Райх скончался в американской тюряге в 57-м году. Но дело его живет!
Одна из твоих забот — растить и воспитывать детей. Формируя правильно детскую сексуальность. Для этого хорошо бы, чтобы сам воспитатель познал любовь. Но если ты жирная, неуклюжая, физически отталкивающая… Да ты ненавидишь всех, кто подвижен и хорош собой! Райх не винит тебя в твоей непривлекательности, полноте, мягко говоря, в том, что ты не познала любовь (ни один нормальный мужик тебе ее не даст, раз ты такая!). А мы виним! Мы виним тебя, маленькая женщина, что ты весишь 90 кг! Мы виним тебя за то, что из каждой поры твоей, как угри невыдавленные, выступают злоба, хмурость и невежество! В 30 лет ты похожа на чучело! В 40 — на бабку с базара! В 50 тебя уже нет! Мы можем сделать только одну скидку — мужик не намного лучше тебя! Оба вы, уроды, ст?оите друг друга! Но ты, маленькая женщина, отмороженная, ты делаешь из своего уродства правое дело, душа в ребенке любовь! Раз никто не любит тебя такую, раз ты никого не любишь, то и воспитанник твой не узнает любви — вот твое преступление, мерзкая бабенка!
Тебя любят, только когда ты подносишь кастрюлю, и уважают за то, что сумела выбить шесть соток земли под огород! Ты обычно сидишь и помалкиваешь в тряпочку. А если открываешь свой рот, то только с воплем: «Где деньги?!» Ужасная, ты прешь на фронт, позоря себя и сына. На тебя тошно смотреть, когда обеими своими короткими руками ты пытаешься заграбастать его за плечи из армии. Тошно потому, что сын тебе нужен, только чтобы зарабатывать на твой новый холодильник! Когда он оказывается дома, ты орешь на него благим матом: «Витька, сволочь! Иди работать! И в кого ты такой уродился?!» В тебя, отмороженная! В тебя, посвятившую всю свою жизнь карликовой суете. Носки ты штопаешь! Ты бы лучше научилась разговаривать, говорить, себя выражать! А ты только орешь на весь мир о своей несчастной судьбе, никогда не подумав наедине сама с собой, отчего так. Ты хочешь винить окружающий мир, никогда не взглянув на себя самое! Тебе наверняка непонятно, о чем речь! Ведь ты честно жила и все делала честно! В этой твоей тупой честности и заключен порок! Ты ничего не видишь дальше своего угреватого или же запудренного носа! И читая эти строчки, ты, конечно же, думаешь, что это не о тебе, самодовольно ухмыляясь: «Да мужики боятся нас, баб!» Идиотка, вот твое достижение! Добиться, чтобы неотъемлемая твоя половина тебя боялась! Ты либо конь с яйцами, либо немощь с вечной жалобой о порванных колготках!