Ночная смена
Шрифт:
В самом городе я был раньше только один раз и больше не посещал его; улицы там безмолвны и наполнены только страхом перед старцем. Я боюсь, тут родственники спариваются с родственниками, так как многие выглядят совершенными кретинами, и, кажется, любая дорога, куда бы я ни пошел, приводит меня к лику старца, всегда такому изнуренному… Казалось, у граждан отсутствует огонь внутренней жизни, как будто из них высосана вся жизненная энергия. Я встречал безглазых и безносых детей, женщин, которые плакали и бормотали что-то, бессмысленно глядя в небо. Они искаженно цитировали священное писание, те места, где упоминался дьявол… Ф. хотел заставить меня слушать, но я подумал о зловещем старце, который возвышался
1 сентября 1789 года
Филипп был крещен в церкви Буна. Его брат записал тогда:
Я удивлен и испуган… Мой брат изменился на моих глазах. Он даже, кажется, стал взрослее и напоминает одного из тех несчастных…
Первые упоминания книги датированы 2 июля. В дневнике Роберта по этому поводу только краткая запись:
Ф. вернулся из города сегодня ночью с совершенно диким лицом. Он только сказал, что Бун ищет книгу под названием «Тайны Червя». Поддавшись на просьбы Ф., я обещал написать письмо Джонсу и Гудфеллоу с просьбой достать эту книгу. Ф. почти раболепно благодарен.
Следующая запись от 12 августа
… Сегодня на почте получил два письма. Одно от Джонса, второе от Гудфеллоу — оба письма из Бостона. У них есть Большая Книга, которая заинтересовала Ф. В стране есть только пять копий этой книги. Письмо достаточно холодное; действительно необычно. Я же достаточно знаю Генри Гудфеллоу.
13 августа
Ф. безумно возбужден письмом Гудфеллоу. Отказывается сказать почему. Он только говорит, что Бун чрезвычайно обеспокоен существованием копий. Не могу понять, почему; судя по заглавию, книга — всего лишь безвредный трактат по садоводству… Беспокоюсь за Ф… Он стал неузнаваемым. Хотел бы я, чтоб мы никогда не приезжали сюда. Лето, жаркое, гнетущее, полно всевозможных предзнаменований…
Дальше в дневнике Роберта только еще два раза упоминается та Книга (он, кажется, не понимал важного значения книги до самого конца).
Из начала записи от 7 сентября
Я хотел попросить Гудфеллоу воздействовать на Ф., как агента по недвижимости, хотя мои лучшые чувства восставали против этого. Но как тут можно проявить сдержанность? Не его ли это собственные деньги? Я взял с Филиппа обещание, отречься от отвратительного баптизма… И, конечно, он на грани чахотки, близок к лихорадке. Не доверяю ему! Я беспомощен…
Наконец 16 сентября
Книгу прислали сегодня, вместе с письмом Гудфеллоу, где тот написал, что он больше не хочет участвовать в моих торговых делах. Ф. возбужден. Он вырвал книгу у меня из рук.
Она написана на странной латыни, а местами руническим письмом, в котором я ничего не понимаю. Книга казалась почта теплой, когда ее касались, и дрожала в моих руках, словно содержала в себе огромную силу… Я напомнил Ф. его обещание отречься, и он только безобразно засмеялся с видом сумасшедшего и сделал знак… Сунув книгу мне под нос, он выкрикивал снова и снова: «Она у меня! Она у нас! Червь! Тайны Червя!» Сейчас он убежал, полагаю, к своему сумасшедшему «благодетелю», и я больше сегодня его не видел.
О книге больше ничего нет, но я сделал определенные выводы, которые
26 октября 1789 года
Сегодня в Причер Корнерс были сказаны ужасные слова. Крэалн, кузнец, схватил меня за руку и сказал:
— Ваш брат — безумный антихрист, пусть он убирается отсюда!
Гуди Рэндол утверждал, что он видел в небе знамение. Грядет Величайшее бедствие!
Корова отелилась двухголовым теленком.
Что касается меня, то я знаю, откуда исходит угроза. Все дело в безумии моего брата. Его волосы поседели за одну ночь! Под глазами у него огромные мешки и, кажется, сам дьявол не выдержит блеска его безумных глаз. Он улыбается все время и что-то шепчет. По непонятным причинам, он стал часто спускаться в подвал, но я редко вижу его, так как большую часть времени он проводит в Жребии Иерусалима. Козодои собрались вокруг дома на лужайках. Их громкие крики в тумане сливаются с шумом моря, превращаясь в дикую, режущую слух какофонию звуков, которые не дают никому покоя.
27 октября 1789 года
Следил, за Ф., когда он отправился в Жребий Иерусалима. Держался на безопасном расстоянии, чтобы он не заметил моего присутствия. Окаянные козодои стаями летали по лесу, наполняя округу своим, леденящим душу, пением. Я не отважился перейти мост. Город лежал, во мраке, за исключением церкви, которая излучала призрачное, красноватое мерцание, что превращало ее пикообразные окна в Глаза Ада. Какие-то голоса то усиливались, то стихали в дьявольском молебне… Иногда там смеялись, иногда рыдали.
Даже сама земля, казалось, вздымалась и стонала подо мной, словно ей было тяжело нести дьявольский вес, и я убежал изумленный и переполненный ужасом.
Адские пронзительные крики козодоев доносились до меня, когда я бежал через переполненный тенями лес.
Все шло к непредсказуемой кульминации. Я больше не хотел видеть снов и не хотел просыпаться от ужасов, приходящих ко мне во сне. Ночь были полна ужасными звуками, и я боялся… И, конечно, я чувствовал необходимость идти вновь, чтобы посмотреть… Казалось, что Филипп зовет меня, и Старец вместе с ним… Птицы…
… Будь он проклят, будь он проклят, будь он проклят.
На этом дневник Роберта Буна обрывается. Конечно, ты должен заметить, Бони, в заключение Роберт заявляет, что Филипп зовет его. Мое окончательное мнение сформировали различные события: рассказ миссис Клорис и других, но в большей степени те ужасные фигуры в подвале… Те, что когда-то умерли, но остались живы. Наш род несчастнее других, Бони. Проклятие тяготеет над нами; оно живет ужасном жизнью — жизнью теней в нашем доме, в том городе. Кульминация уже близка. Я последний из рода Бунов. Боюсь, что кто-то знает об этом, и я связан с чем-то злым, лежащим по ту сторону моего понимания.