Ночная трава

Модиано Патрик

Когда через двадцать лет, благодаря Лангле, мне в руки попала папка с делом, оказалось, что он не забыл там и меня; наверное, на всяком перекрестке в нашей жизни стоит свой часовой – кроме того, туда же был вложен и список завсегдатаев кафе «66», во главе с неким «Вилли с улицы Гобелен». Я потом перепишу его, когда будет время. И перепишу другие материалы дела, потому что они дополняют и подкрепляют записи в моем черном блокноте. Буквально вчера я забрел в тот район, где было кафе «66», чтобы посмотреть, сохранилось ли оно. Я толкнул стеклянную дверь, вошел и сел за полукруглую барную стойку, ту самую, за которой мы сидели с Данни и

за которой я видел ее с Агхамури сквозь дверное стекло, в резком белом неоновом свете. Был шестой час, и все посетители сидели на террасе, выходящей на Люксембургский сад. Бармен очень удивился, когда я заказал куантро, – я сделал это в память о Данни и чтобы выпить за неизвестного мне «Вилли с улицы Гобелен», первого в списке.

– Вы все так же работаете допоздна? – спросил я у бармена.

Он нахмурил брови. Похоже, не понял вопроса. Молодой парень, лет двадцати пяти.

– Мы закрываемся в девять, месье. Каждый день.

– Это ведь кафе «Шестьдесят шесть»? – спросил я загробным голосом.

Он поглядел на меня с опаской.

– Почему «Шестьдесят шесть»? Кафе называется «Люксембург», месье.

Я подумал о списке, который еще как-нибудь перепишу. Однако некоторые имена в тот вечер вспомнились и так: Вилли с улицы Гобелен, Симон Ланжеле, Орфанудакис, доктор Лукашек, он же доктор Жан, Жаклин Жилуп и та самая Мирей Сампьерри, о которой Лангле спрашивал на первом допросе.

На террасе и в большом зале за моей спиной сидели туристы и студенты. Ближе всех ко мне был столик, за которым что-то отмечала компания учеников Горной школы, и я невольно слышал их разговор. Должно быть, праздновали начало каникул. То и дело фотографировали друг друга на айфоны при тусклом свете сегодняшнего дня. Самый обычный день, начало вечера. На этом же самом месте мы сидели с Данни, и я моргал от резкого света, и мы едва слышали друг друга из-за гула разговоров, которые вели между собой Вилли с улицы Гобелен и другие обступившие нас тени со страниц списка, – и смысл их слов утерян навсегда.

* * *

Если память меня не подводит, кафе «66» почти не отличалось ни от отеля «Юник», ни от многих других парижских мест, где я побывал в те годы. Повсюду в воздухе витала опасность, и это придавало жизни особый тон. Так было везде, даже за городом. Как-то раз Данни попросила съездить вместе с ней в загородный дом. В черном блокноте записано: «Загородный дом, с Данни». И больше ничего. А страницей раньше другая запись: «Данни, просп. Виктора Гюго, жилой дом с двумя выходами. В 19 ч. у заднего крыльца, с ул. Леонардо да Винчи».

Я ждал ее там несколько раз, всегда в одно время, всегда у заднего крыльца. Тогда мне виделась какая-то связь между жившей здесь дамой, к которой Данни «ходила с визитом» – странно было слышать от нее этот старинный оборот, – и тем загородным домом. Да, если мне не изменяет память, она говорила, что дом принадлежит даме с проспекта Виктора Гюго.

«Загородный дом, с Данни». Я даже не записал, как называлась деревня. Когда я листаю черный блокнот, то испытываю два противоречивых чувства. Если я вдруг не нахожу каких-то деталей, мне думается, что просто в то время я был готов ко всему и ничто не казалось мне удивительным. Беспечность молодости? Но потом я перечитываю отдельные фразы, имена, заметки, и мне начинает казаться, будто это сигналы морзянки, которые я слал тогда себе в будущее. Да, будто я пытался делать засечки, метки, чернилами

на бумаге, которые позже выведут меня на нужный путь и помогут распутать и разъяснить все то, что я проживал тогда, не понимая. Точки и тире, посланные наугад, в минуты глубочайшей растерянности. И пройдут годы, прежде чем я смогу их расшифровать.

На той же странице, где черными чернилами выведено: «Загородный дом, с Данни», синей шариковой ручкой приписаны названия деревень, целый список – уже лет десять как я пытаюсь отыскать тот самый загородный дом. Где он, в пригородах Парижа или дальше, в сторону Солонь? Не знаю, почему из всех названий я выбрал именно эти, – должно быть, они звучат похоже на названия тех деревень, куда мы заезжали заправиться. Сен-Леже-дез-Обе. Вокуртуа. Дормель-на-Орвенне. Ормуа-ля-Ривьер. Лорре-ле-Бокаж. Шеври-на-Серейне. Буаземон. Ашер-ля-Форе. Ля Сель-ан-Эрмуа. Сен-Винсен-де-Буа.

Я даже купил дорожную карту Мишлен, на которой написано: «150 км от Парижа. Север – юг», – она у меня сохранилась. Потом купил подробную карту района Солонь, из Большого атласа Франции. Несколько вечеров я провел, согнувшись над картой, в попытках просчитать, каким маршрутом мы ехали тогда с Данни на машине, которую дал нам Поль Шастанье, – не ту красную «ланчию», а другую, скромного серого цвета. Из Парижа мы выехали через Порт-де-Сен-Клу, по туннелю и на автомагистраль. И зачем было выезжать в западном направлении, если деревня где-то в Солони, на юге?

Позже я случайно обнаружил на странице с заметками о Тристане Корбьере втиснутую между строчками карандашную запись «Фейез» и номер телефона. Вот так, название деревеньки чуть не затерялось навсегда среди убористых строк о Корбьере. Фейез. 437-41-10. Ну конечно, как-то раз я приезжал к ней, когда она была уже там, – вот откуда у меня телефон. Я сел тогда на междугородний автобус у Порт-де-Сен-Клу. Он привез меня в небольшую деревушку. Из кафе я позвонил по номеру, который дала мне Данни, и она приехала за мной – на той самой серой машине, которую одолжил нам Поль Шастанье. Загородный дом находился в двадцати километрах от деревушки. Когда я нашел Фейез на карте, оказалось, что это вовсе не в Солони, а в департаменте Эр и Луар.

437-41-10. Гудки тянутся один за другим, и никто не берет трубку – я вообще был удивлен, что номер еще существует, спустя столько лет. Как-то раз, вечером, когда я в очередной раз набрал 437-41-10, вместо гудков услышал потрескивание и чьи-то далекие голоса. Наверное, эта линия уже давным-давно была заброшена, как и десятки других. И возможно, какая-нибудь подпольная организация использует ее теперь для тайных переговоров. Наконец я различил женский голос, с механической монотонностью говоривший что-то, что нельзя было разобрать. Служба точного времени? Или, быть может, голос Данни дошел до меня сквозь годы из затерянного где-то загородного дома?

Я заглянул в телефонный справочник Эр и Луар, который нашел на блошином рынке в Сент-Уан, среди целого склада прочих. В Фейезе оказалось всего с десяток абонентов, в том числе и нужный мне номер, отворявший «Врата прошлого». Так назывался детективный роман, который я нашел на книжных полках того загородного дома, и мы с Данни оба прочли его. «Фейез (Э. и Л.), кантон Сенонш, имение Барбери, мадам Дорм. 437-41-10». Кто такая эта мадам Дорм? Упоминала ли Данни при мне ее имя? Может, она еще жива. Тогда нужно как-то связаться с ней, она должна знать, что сталось с Данни.