Ночная Земля
Шрифт:
После Дева разместила на моих плечах ранец и кисет, а я, как всегда, не выпускал из рук Дискоса. И мы продолжили путь, чтобы найти пригодное для сна место. Обыскав окрестности, мы так и не обнаружили подходящей пещеры, однако нашли высокое и ветвистое дерево с голым снизу стволом. Я помог Деве взобраться на первую ветвь — ей пришлось встать на мои ладони. Когда она оказалась в безопасности, я отстегнул от ранца и кисета одну из лямок и перебросил их Деве. Она же обхватила лямкой ветвь. Поймав нижний конец, я поднялся вверх. Мы залезли повыше — туда, где ветви росли очень густо. Там нашлось удобное для сна
Тогда Наани поцеловала меня, и мы отошли ко сну, ощущая великую усталость. Ведь прошло полных двадцать два часа после нашего пробуждения.
Через восемь часов, мы восстали от глубокого сна — как бы в одно мгновение; однако, мне кажется, что Дева проснулась все-таки раньше; обменявшись нежным поцелуем, мы приступили к завтраку.
После я залез на самую верхушку дерева и старательно огляделся, однако ничего опасного ни вблизи, ни вдали не заметил.
Спустившись к Деве, я сообщил ей, что вокруг царят тишина и покой. Собрав снаряжение, мы спустились на землю; конечно, мне пришлось помочь Наани. И тут, Моя Единственная, чуточку опередив меня, запела негромким голосом; гибкая, стройная, она ступала по земле с удивительным изяществом.
Высокое счастье охватило тогда мое сердце; трудно было даже поверить в то, что сия очаровательная Дева дана мне. Эти легкие ноги; изящный стан, милые черты… и любовь ко мне, которой было полно все ее тело, заставляли меня лишь мечтать о новых объятиях.
И тут я вдруг осознал, что Наани напевает уже древнюю мелодию наших нынешних дней, которая не звучала на земле целую вечность. Яне сразу понял, почему эта песня так потрясла мое сердце, как и то, что некогда любил ее.
А потом — разом — покой и тишина древнего, еще подлунного мира, окутали меня. Я распознал старинный любовный напев. А голос Девы иногда осекался, ибо слова не всегда могли проникнуть сквозь заслонявшие память вуали. Тут кровь вострепетала в моих жилах, и горло стиснула память о прошлых рыданиях. Следом пришла глубокая печаль, а за нею золотой туман памятной издревле любви. Во всем величии возродилась она теперь в моем сердце, и в тот миг я понял, сколь многое мы с ней забыли, считая, что помним все прежние радости и печали.
И я смотрел на Деву невидящими глазами, зная, что и она плачет — не от боли, от прилива воспоминаний, в которых смешивались Нежность, Печаль и Любовь. Все, Что Было, и То, Чему Не Пришлось Совершиться; все что возвышает нас Духом к Извечному Свету, прорывающему серые сумерки, к предельному покою и тишине, к далеким негромким напевам, доносящимся из-за тенистых гор, воздвигнутых временем и забвением. Словом, Дева плакала, глядя вперед, — не от скорби, горделиво подняв голову, словно бы озаренная истинной Славой. Голос ее иногда прерывался, покоряясь воспоминаниям, а она шла и пела, как победительница, и пусть лицо ее было в слезах, вся душа Наани открывалась тогда передо мною — чистая, удивительная в своих тревогах и радостях.
Мне казалось, что она и не замечала, что поет; Наани словно погрузилась в думы, и высокий дух открывал перед нею все чистое, истинное и благородное.
И вдруг песня ее зазвучала с истинной силой, словно
Мне уже почти казалось, что вокруг нас негромкими отголосками зазвучали голоса милых давно ушедших друзей… Воспоминания окружали меня — как и Наани. Слезы щипали глаза, а Наани шла между редких деревьев и скал, как бы внутри светлого круга, рожденного пламенем древних закатов. И я казался себе сразу и человеком будущего, и собой, пишущим эти строки, а рядом со мной была только Дева. Не могу назвать ее Наани или Мирдат, обе они сливались в Мою Единственную, и за перемешавшимися обличьями я видел возле себя один-единственный дух.
Потрясенный видением, я ощущал, что все вокруг меня делается нереальным, уступая место воспоминаниям. Все вдруг рассеялось, и, вернувшись в Страну Морей, я заново поглядел на Наани… а она все шла — одинокая между деревьев и скал.
Ощутив на себе мой взгляд, она повернулась и, протянув ко мне руки, поглядела на меня с такой любовью, словно бы нуждалась только в моих объятиях. И в сердце моем царила все та же святая потребность, ибо во всей вселенной не могло быть большего чуда, чем наша встреча после вековечной разлуки.
Подбежав друг к другу, мы остановились — молча — ибо не было слов, способных передать то, что наполняло наши сердца. Надеюсь, вы сразу поймете меня. Воистину случается человеку испытывать мгновения немоты, пусть и не настолько великой.
Наконец мы успокоились, Наани даже развеселилась, и мы продолжили путь.
Все, что я уже поведал вам, во многом открыло для вас душу Девы, а я не знаю подобной ей в целом мире. Только и ты, читатель мой, скажешь так о своей любимой… такой видит свою единственную всякий мужчина, знающий истинную любовь. Так говорит сама природа человеческого сердца.
Возможно, ты скажешь, что моя Дева была раскрасавицей. А как же иначе? Но ведь и ты захочешь, чтобы я признал красоту твоей Дамы. И это справедливо; мужчине нетрудно понять мужчину: ведь все мы любили, радовались и верили — каждый своей единственной.
Наконец, некоторое время спустя мы оказались возле укрытой деревьями скальной котловины, которую теплый ключ наполнял водой, припахивавшей какими-то солями.
Дева сказала мне, что хочет вымыться, и я решил, что место вполне подходит для этого. Опробовав воду, я обнаружил, что она мягка и вполне пригодна для наших намерений, хотя и отдает едкими щелочами.
Когда мы оба омылись, Дева попросила меня повернуться к ней спиной; Наани словно бы забавляло то, что я не могу ее видеть, потому что плеска воды я не слышал, хотя простоял спиной к ней достаточно долго.
Наконец я спросил ее, что она делает, и Наани ответила, что еще не закончила свой туалет. Однако, сообразив, что она дурачит меня, я обернулся. Дева сидела на камне, должно быть, не переменив позы с тех пор, как просила меня отвернуться. Я даже чуть рассердился и укорил Деву. Сделал я это в шутливом тоне, вежливо и ласково, потому что знал ее настроение и причины его.