Ночник. 365 микроновелл
Шрифт:
Гонщик
Сижу на ограждении стадиона, то есть на стенке, которая отделяет беговую дорожку от зрителей.
Лето, ветерок. На стадионе никого. Я один здесь.
По кругу ездит автомобиль спортивного вида, гоняет туда-сюда, то по часовой стрелке, то против. У него открыт капот, а под капотом пусто. Двигателя нет. Или двигатель сзади, а спереди багажник, который открыт, как пасть. И я в эту пасть кидаю камешки, когда автомобиль проезжает мимо. Стараюсь попасть. Иногда удается, и я радуюсь.
Кажется, мы с гонщиком приятели.
Сравнение
Пустая, совершенно пустая комната, которую я зачем-то стараюсь запомнить во всех подробностях. Это трудно, потому что подробностей нет, потому что комната совсем пустая и полутемная. Зачем это?
А вот зачем: меня ведут в соседнюю комнату, которая точно такая же пустая и полутемная, и я должен ее то-же запомнить и найти какое-то отличие от предыдущей комнаты.
Пушкин
За столом много народу, мужчины и женщины. Все посылают друг другу записочки с отрывками из стихотворений Пушкина. Пишут, свертывают в фантики, щелкают по ним, фантики летят по полированному столу.
Ловят, развертывают, читают, хохочут. В стихотворных цитатах – какой-то смысл, какие-то намеки.
Такая вот веселая, галантная, старомодная игра.
А я вдруг напрочь забыл все стихи Пушкина, которые знал. Вспомнил только «Отцы пустынники и жены непорочны».
При чем тут отцы-пустынники? И особенно жены непорочны? Люди веселятся, ухаживают, острят… Мне досадно и неловко.
Руки
В гробу лежит покойница. Серые седоватые волосы закручены в пучок. Лежит она как-то неправильно. Я поднимаю покрывало и вижу – у нее руки сложены на левом бедре. Я пытаюсь сложить их по-церковному, на груди. Не получается, руки сами собой складываются слева внизу. А потом – справа внизу. Что делать?
Голос сзади: «Да ладно возиться-то! Сейчас цветочками прикроем, и всё».
Ребята в синих халатах подходят.
Прикрывают цветочками, и всё.
Англичанка
Возвращаюсь в Москву без денег, без документов.
Совсем раннее утро. Пять, начало шестого. Автобус останавливается, я выхожу.
Автобус вроде тех, которые возили пассажиров из аэропортов к аэровокзалу на Ленинградском проспекте. Наверное, сейчас таких уже нет, или почти совсем нет, потому что к аэропортам ходят электрички.
Кстати, в автобус меня посадили из милости: денег у меня не было.
Я стою под эстакадой, которая идет от Остоженки к Комсомольскому, поверх Садового кольца. Жду, когда откроют станцию метро. «Парк Культуры», радиальная.
Денег нет, чемоданов и сумок тоже нет. Хотя нет!
Какие-то сумки всё-таки есть, но нет самого главного – нет портфеля. А в нем бумажник.
Готовлюсь к тому, что сейчас придется просить контролера,
Начинаю вспоминать, как это случилось. Вспоминаю какую-то внезапную ужасную спешку, какое-то «быстрей, быстрей, а то все здесь останемся!», какой-то бег, чуть ли не на ходу натягивая и застегивая одежду.
Рядом со мной, под этой эстакадой, стоит и тоже ждет открытия метро какая-то женщина. Вернее, обыкновенная тетка. Похожа на простую русскую бабу. То есть самая настоящая простая русская баба: нос картошкой, рыжая крашеная челка, конопатый лоб; закутана в серый шерстяной платок.
Она достает из кармана мелочь и приговаривает: «Сейчас пятачки поищу, вот, вот пятачки на метро у меня».
Люди, которые к тому моменту уже скопились под эстакадой, двинулись к метро, потому что оно открылось.
Я сначала хочу попросить у нее пятачок. Но тут же соображаю, что в метро уже сто лет нет никаких пятачков. Уже давно пятачки заменили на жетоны, а жетоны – на магнитные карточки. И пятачков – таких больших, медных – давно уже нету.
Кто же она такая, обыкновенная тетка, простая русская баба, которая приготовила пятачки на метро? Конечно, она шпионка.
И я кричу этой тетке: «Да ты шпионка! Милиция! Вот шпионка!»
Она злобно зыркает на меня и скрывается в толпе.
Я смотрю ей вслед, вспоминаю ее внешность – и понимаю, что никакая она не русская тетка, а типичная англичанка.
Урок
Учительница иностранного языка грозит мне пальцем.
Какого языка? Не помню. Кажется, английского.
Это частный урок, у нее дома.
У нее очень красиво – в комнате, где мы сидим. Старинная люстра. Тонкий блеклый ковер. Книжные полки до потолка. Книги с красивыми корешками. Да!
Книги английские. Значит, да, конечно, урок английского.
Она черноглазая, яркая, с пышными волнистыми кудрями до плеч.
У нее большие руки с черными волосками на запястьях и выше. Она курит. Когда она грозит мне пальцем-правым, указательным, – я вижу желтое пятнышко никотина на суставе; так бывает у завзятых курильщиков.
И вижу, как вздрагивают слабо сидящие кольца на ее пальцах.
Из чего я делаю вывод, что эти кольца ей достались от ее мамы.
Она как будто понимает, о чем я думаю, и злится, и грозит пальцем еще сильнее.
Она похожа на мою учительницу латыни Валентину Николаевну Ч., только та была добрая и веселая, а эта – злая.
Бездельник
" Очень тяжелый сон, даже записывать не хочется. Но придется. Итак… "
Женщина, немолодая, но очень ухоженная, тщательно одетая и накрашенная, сидит за столом напротив меня, сидит боком, сильно нажимая бедром на край стола-стол очень низкий, так, что столешница глубоко врезается в ее полное бедро, – и говорит мне неприятные вещи. Как будто по списку. Загибая пальцы.