Ночное дежурство
Шрифт:
Но тут позывные оборвались сами собой. Наступила тишина. Переход к ней был настолько внезапным, что, казалось, воздух продолжает звенеть и вибрировать.
— Ну, теперь недельки на две, — облегчённо вздохнул Смыков и поднялся на ноги. — Всё. Точка.
Он протянул руку к выключателю. Но повернуть его не успел. Снова загремели позывные. Теперь вскочил Минх, обошёл кресло, встал за его спинкой, приглаживая пятернёй волосы. Татьяна тоже насторожилась.
Прозвучав минут восемь, позывные снова прекратились.
— Это уже что-то в новом варианте, — усмехнулся
— Но не в окончательном, — громко ответила ему Татьяна.
— И он вам крайне необходим, этот окончательный вариант одиннадцатилетней давности?
— Иначе мы бы не сидели сейчас рядом, Смыков.
— А я-то был уверен, что за одиннадцать лет вам удалось создать кое-что более совершенное. Извините, но извлекать опыт из ветхого взбесившегося пианино… смешно.
— Как вы сказали? — подхватил Минх. — Взбесившееся пианино? Остро! Обидно, но остро.
И, запрокинув голову, захохотал.
— Стареешь ты, что ли, Михаил, — Татьяна с жалостью взглянула на Смыкова. — Как ты слеп. И упрям… Или ты и на самом деле не понимаешь, чего мы ждём?
Смыков изменился в лице. Ещё ничто и никогда не унижало его так, как взгляд этой женщины и тон, каким она с ним разговаривала. Кресло скрипнуло от усилия его руки.
Смыкова впервые охватило чувство ненависти. Его, бывшего космонавта, постигшего высший принцип товарищества! Среди бесконечного пространства он и его спутники становились одним существом. Затерянные в бесконечности, они научились по-настоящему тосковать о Земле, о людях, о каждом, кого знали и не знали. Возвращаясь, были по-особому нежны, внимательны, человечны. С каждым. Со всеми.
А сейчас он ненавидел. И кого — женщину, которая когда-то была самым близким ему человеком! Он ненавидел её за то, что продолжал любить, за то, что тосковал по ней все эти годы, за то, что она осталась верной делу, в котором он разочаровался.
Он готов был не сдержаться и оскорбить её. Он сказал бы ей такое, чего она никогда не смогла бы ему простить, и чего он сам потом не смог бы себе простить. Но тут Минх, видимо угадавший его состояние, подошёл, положил руку ему на плечо.
И это прикосновение помогло Смыкову овладеть собой.
— Мы откроемся вам первому, — сказал Минх. — Мы ждём, когда будет восстановлена работа передатчиков «Тантала».
Тайный смысл, прозвучавший в словах Минха, не сразу дошёл до сознания Смыкова.
— Вот как? — усмехнулся он. — Любопытно… И кто вам восстановит её?
— Те, кто по неведению своему нарушил.
Смыков медленно, всем телом повернулся к Минху.
— На «Тантале» нет ни души, — сказал он.
— Не было, — Минх назидательно поднял палец, — вначале.
Он, не торопясь, возвратился в кресло. Смыков угрюмо наблюдал за ним, мучительно пытаясь разгадать, на что намекает этот похожий на дятла человек. Что-то пугающее подкралось к сердцу Смыкова.
— Простая мысль, которую подсказала нам неисправимая мечтательница и фантазёрка Татьяна Александровна, — Минх улыбнулся. — Вам же отлично известно, что Альфа Центавра имеет планетную систему. И, вероятно, на одной из них…
— Чушь! —
— Как страшно тебя слушать, — с другого конца пульта отозвалась Татьяна. — Во что-то же ты ещё веришь?
Смыков ответил не сразу. Прежде он дал себе успокоиться.
— Ты хочешь знать, во что я верю? — Он боялся встретить прямой взгляд Татьяны и избегал его. — Хорошо, я скажу тебе. Я верю в человеческое трудолюбие. Все космические пустыни будут обжиты людьми и превращены в цветущие края. Но они станут лишь копиями Земли, обычного, знакомого нам мира. Не более. Да, копии, только так. А я… я искал совсем другого. Разве ты забыла? Искал — и не нашёл. Земля оказалась счастливым исключением. Человечество одиноко среди бесконечного пространства. Конечно, можно строить гипотезы, мечтать. Мечтать! Спать наяву. Смешно… и глупо. От ваших розовых гипотез абсолютно ничего не изменится. Можете тешить себя и торчать на обсерватории, сколько вашей душе угодно, но от этого ровным счётом ничего не изменится.
Татьяна отвернулась, и он сразу же почувствовал облегчение.
Все трое молчали, и если бы это молчание длилось дольше, они бы не выдержали…
Но тут вдруг вспыхнул экран, замигал лиловым светом, и неясные тени поплыли по нему сверху вниз. Запели позывные.
Татьяна выпрямилась и не то вопросительно, не то утверждающе выдохнула, оглядываясь на Минха поверх головы Смыкова:
— Они?
— Похоже, что-то нащупали! — откликнулся тот. — Видимо, техника у них на более низком уровне, им не так-то просто разобраться в наших нейтронно-кристаллических системах. Но, кажется, пошло! Главное, в космос они вырвались, до «Тантала» дотянулись…
— Ну, ну! — желчно подбодрил Смыков Минха. — Продолжайте. Вполне логично и убедительно.
Но в его голосе прозвучал страх. Странное состояние вызвали у него эти лиловые тени, плывущие по экрану: казалось, позади экрана действительно кто-то настойчиво и неутомимо копается в аппаратуре локатора, пытается оживить лучевую трубку и показать ему, Смыкову, что-то такое, чего не выдержат его натянутые нервы.
Словно сжалившись над ним, экран погас, позывные оборвались. В зале в который уже раз наступила тишина. Смыков подавил вздох облегчения, расслабленно вытянулся в кресле.
Время шло. Часовая стрелка описывала круг за кругом. Самообладание возвратилось к дежурному инженеру.
— Может быть, и достаточно на сегодня? — чуть кривя губы в усмешке, спросил он.
Ему не ответили. Те двое, по краям пульта, не сводили глаз с экрана, и он не решился настаивать.
Светало. Плоский прозрачный потолок зала подёрнулся синевой. Звёзды меркли.
Трое за пультом сидели и ждали. Двое — в уверенности, что сбудутся их предсказания. Третий — что всё останется, как было.