Ночное кино
Шрифт:
Я отдал Норе свой телефон.
– Погугли «Морган Деволль» и «Нью-Йорк». Расскажешь, что найдешь.
Прошло несколько минут – связь мерцала.
– Толком ничего, – сказала Нора. – Только генеалогический сайт какой-то. Морган Деволль жил в Швеции в тысяча восемьсот тридцать шестом году. У него был сын Генрик.
– И все?
– Имя встречается на сайте «Грешные гольфики».
Мимо пронесся указатель. «Биг-Индиан, 5».
– Это мы где? – поинтересовался Хоппер, опуская стекло.
Развернувшись, Нора с жаром поведала, что успело произойти за последние четыре часа.
– И нас
Нора пустилась объяснять, что приключилось с медсестрой, и тут справа я заприметил «Квик-Март», дал по тормозам и свернул.
– Иди, – велел я Норе, подкатив к бензоколонке и отрубив двигатель. – Спроси, нельзя ли одолжить телефонный справочник. И купи что-нибудь перекусить. – Я вручил ей двадцатку и занялся заправкой.
С заднего сиденья, потягиваясь, выполз Хоппер.
– Что выяснили про Сандру? – прохрипел он.
– Мало чего. Она была пациенткой «серебряный код» – это самый критический уровень медобслуживания.
– Но вы не узнали, что с ней было?
– Нет.
Он, кажется, хотел спросить что-то еще, но развернулся и зашагал по стоянке, на ходу вытаскивая сигареты.
Пятый час. Солнце ослабило хватку, распустило тени, подогрело и разбавило свет.
Через дорогу посреди замусоренной и заросшей лужайки стоял белый деревенский дом. На провисшем телефонном проводе сидели две черные птички – не вороны, слишком мелкие и толстые. Динькнула дверь «Квик-Марта», я обернулся и увидел старика в зеленой фланелевой рубахе и тяжелых сапогах – он направлялся к пикапу: в кузове бурая дворняжка. Старик уселся за руль, и они выехали, нацелились вправо и, рявкнув глушителем, развернулись в опасной близости от Хоппера.
Тот будто не заметил. В меланхолическом трансе взирал на дорогу, не видя несущихся мимо машин.
Может, в том и дело – он воображает, как шагнет под колеса. Он словно стоял на берегу, готовясь броситься в реку. Не драматизируй, сказал я себе. Наверное, после явления медсестры еще не рассеялась паранойя. Перед глазами так и стояло это веснушчатое лицо – взгляд тревожный, губы обветрены, окно запотевает от дыхания, стирая девушке рот.
Хоппер затянулся, откинул волосы с глаз, посмотрел в небо, прищурился на толстых птичек. Птички на проводе размножились. Их стало семь – семь крошечных черных нот на совершенно пустом нотном листе, где линейки и целые такты проседали, висло тянулись от столба к столбу и завивались вдаль по дороге.
Снова динькнуло, и появилась Нора с грудой кофейных стаканов, желейных конфет, кукурузных чипсов и телефонным справочником. Его она расправила на капоте.
– Я купила Хопперу кофе, – прошептала она, беспокойно в него вглядевшись и предъявив мне великанский стакан. – По-моему, ему нужен кофеин.
– По-моему, ему нужны обнимашки.
Она отставила стакан, полистала справочник.
– Вот он, –
Я подошел и заглянул.
– Следующий съезд, – сказала Нора, щурясь на телефон.
До усадьбы Ливингстон мы полтора часа тряслись по грунтовкам. Темнело, небо вылиняло до гематомной синевы. На Бентон-Холлоу-роуд не было ни уличных указателей, ни номеров домов, ни фонарей, ни даже разметки – лишь тусклые фары моей машины не столько отталкивали надвигающийся мрак, сколько нервно в нем шарили. Слева возвышалась стена сплошных кустов, колючих и непроходимых; справа простиралась черная земля – взъерошенные поля, выцветшие домики, – и только одна крылечная лампочка точкой светилась в ночи.
– Вот, – взволнованно шепнула Нора, указывая на провал в живой изгороди.
На железном почтовом ящике – ни номера, ни имени.
Я свернул.
Узкая гравийная дорожка шла вверх через густые заросли – места едва хватало человеку, не говоря о машине. Дорожка забирала все круче, я жал на газ, и машина неудержимо вибрировала, словно космический челнок при попытке преодолеть звуковой барьер. Длинные тонкие ветви хлестали ветровое стекло.
Спустя где-то минуту мы вскарабкались на гребень холма.
И я тотчас вдарил по тормозам.
Вдалеке, за неопрятным газоном, забившись между высоких деревьев, стоял деревянный домишко, до того обветшалый, что мы онемели.
Белая краска потрескалась и облупилась. В черепичной крыше зияла черная рана, окна чердачного этажа выбиты и обгорели до черноты. Во дворе рухнуло дерево, и возле него в палой листве валялись детские вещи – коляска, трехколесный велосипед, а в темном углу лопнувшим волдырем раззявился старый пластиковый бассейн.
Застывший в тенистом мраке дом был до того зловещ, что я машинально выключил двигатель и фары. Одинокая лампочка на веранде освещала завалившиеся набок качели и старый кондиционер. Где-то в задней комнате горела другая лампочка – прямоугольное окошко светилось плотно задернутыми мятно-зелеными шторами.
Этот человек, Морган Деволль, – он ведь совершенно лишен контекста. Мы послушались совета абсолютно незнакомой женщины, которая, если вспомнить, как она бросилась нам под колеса, не то чтобы блещет здравым умом.
Сбоку у сарая стояли пикап и старый серый «бьюик» – из кузова свесился кусок полиэтилена.
– И что? – нервно спросила Нора, куснув ноготь.
– Еще раз обсудим план, – ответил я.
– «План»? – хохотнул Хоппер, склонившись между нами. – План у нас простой. Разговариваем с Морганом Деволлем, выясняем, что он знает. Пошли.
Я и рта не успел раскрыть, как он выбрался из машины, грохнул дверцей и зашагал по двору. Серое шерстяное пальто захлопало на ветру; Хоппер шагал, пригнув голову, и походил на сумрачного персонажа из комиксов, готового обрушить на обитателей дома жестокую месть.
– Из мира мертвых он явно вернулся, – пробормотал я. – Что ты ему в кофе подсыпала?
Нора возилась с дверной ручкой и не ответила – мельтешила она, точно младшая сестра, которая боится, что все уйдут вперед, а ее не подождут. Наконец она выбралась из машины и побежала за Хоппером.