Ночное небо

Гамова Диана

Как из глубины безымянной пропасти долетел голос:

— Вея! Веомага! Хватит! Он мертв! Вея!

Не без труда я разжала челюсти.

Мы лежали на полу. Создатель, уже принявший облик человека, и я, с усилием втягивающая отросшие ногти.

Тело Хаба ссохлось, кожа обтянула кости. Глаза ввалились. То, что представляла его шея, заставило меня поморщиться и подавить рвотный позыв.

— Ты… Выпила… Его — Ноан никуда не ушел. Он так и не выпустил ребенка, а сейчас подошел ко мне с огромными от удивления и ужаса глазами.

Не

поддаваясь огню, что плавил меня изнутри, я подползла к создателю и со всей силы ударила его в грудь. Мне удалось пробить ставшие мягкими кости. Несмотря на противные ощущения, я вцепилась в мертвое сердце и с силой дернула на себя. Посмотрела на темно-синий, почти черный, комок, переставший биться многие столетия назад, и сжала пальцы. Я никогда не убивала вампиров таким способом. Оказывается, сердце осыпается пеплом.

Не успела я отряхнуть руку, как меня скрутили жгуты боли. Кровь создателя для меня стала ядом.

— Ноан! — прошептала я. — Уходи.

— Вея! — он запаниковал. — Постарайся выплюнуть эту гадость.

— Поздно, — какое там «выплюнуть». Еще пара минут, и я сама стану пеплом, сгорю изнутри от чужой необузданной силы.

— Пусти меня, — раздался слабый девичий голос. Мы забыли об эльфийке.

У меня не осталось сил удивляться. У Ноана тоже. Он бережно положил девочку рядом со мной.

Я хотела спросить, что он делает, но не смогла выдавить ни звука. Челюсти свело, а тело забилось крупной дрожью.

Мою перепачканную руку взяла в свои ладоши эльфийка. Она сказала на ротаньи:

— Не бойся. Сегодня не твое время.

И она запела. Я не знала языка, на котором выводила красивые слова эльфийка. Мотив успокаивал, остужал, усмирял ту силу, что бушевала в моих венах и артериях. Боль потихоньку отступала. Дрожь перестала быть такой сильной. Сознание погружалось в сон. И там, во сне, я была дома. Но не в Ледвее, а в вампирьем гнезде. Раньше я никогда такого не видела, но оно казалось мне знакомым и таким родным. Я знала, что меня там ждут…

Это потом я пойму, что гнездо мое собственное. В нем будет жить клан, который я создам через сто лет, и которой погибнет ещё через двести. А язык, на котором пела Иссандра — отанья [25] — древнее знание эльфов, речь, которою владеют жрецы Духа.

Тогда я не знала об этом и наслаждалась видением.

В чувства меня привел Ноан. Он безжалостно тряс мои плечи, хлестал щеки.

— Уймись, младший! — в представлении слова звучали гораздо понятнее, чем на деле. Но брат понял. Он перестал меня трясти, и сгреб в охапку.

25

Отанья — так называемый «заклинательный» язык эльфов. От него пошли элтанья, ротанья, зинтанья и айтанья. Отанью передали эльфийским кланам первые эльфы, владеющие огромной силой и магией. В эльфийских мифах остались упоминания о первых безымянных героях,

обучивших отанье других эльфов. Сейчас отанья — магический язык эльфов. На нем не говорят. Но он используется в жреческих песнях и других религиозно-мистических ритуалах.

— Вея! Я уж думал, все! Один остался!

— Стой, — отстранить его удалось не сразу. Ноан действительно разволновался. — Почему я…?

Я существую. Не стала пеплом, не рассыпалась прахом, не развеялась песком. Как? Сила старого вампира должна испепелить меня, сжечь изнутри! Или я сплю? Это какое-то видение?

Взгляд упал на девочку-эльфийку. Иссандра лежала рядышком, закрыв невидящие глаза. Я только сейчас заметила, что она по-прежнему сжимает мою правую руку.

Беликий!

Так это ты, маленькая эльфийка, забрала мою боль?

Я прислушалась к себе. Слабость. Но жара нет, и дрожь почти утихла. Даже раздробленная нога срослась. Не знаю как, но у Иссандры получилось нейтрализовать яд. Уж не песней ли?

— Зачем, эльфийка? — спросила я, осторожно высвобождая руку из холодеющих пальцев. — Если ты колдунья, то могла спасти себя. Но потратила силы на меня. Что ты такого увидела?..

— Вея, — в который раз позвал Ноан, аккуратно стиснув мое плечо. — Клан мертв. Что нам делать?

Я не услышала. Как во сне, коснулась шелковистых волос, заправив пряди за острое ушко. Почему дитя западных островов пожертвовала собой ради вампирши? Почему?

Когда Ноан окликнул меня в очередной раз, я тряхнула головой, отгоняя вопросы, на которых ответы мне не найти.

— Утром встанет солнце. Надо убрать тела из замка, — мне хотелось загрузить разум и руки работой. То, что окружало меня — поле не битвы, а бойни — сводило судорогой и доводило до нервной дрожи. Надо занять себя. Не думать.

— Все тела? — в голосе брата резанула горечь. Мне тоже тяжело. Но мы сами виноваты.

— Все, — я глянула на изуродованных Миаша и Тарину.

За два часа мы справились с этим делом. Правда, я долго стояла над Лудинеем. Отчего-то взять его за руки, да вытащить к воротам замка у меня не хватало сил. Я стояла и почему-то глотала слезы. А они, проклятые, резали глаза и катились по щекам, падали на белое лицо ледвейца, чертили грязные дорожки на его скулах…

Лишь раз моя душа потянулась к другой душе. И вот, чем все закончилось.

Лудиней…

— Не надо, — дрогнувшим голосом я остановила Ноана, потянувшегося к Лую. — Я сама.

Перетащить его к другим вампирам я не смогла. Рука не поднялась. Он все свое постсмертие был один. Вне клана. И умер изгоем. Как же я могла оставить его среди тех, кого он ненавидел?

У самого потолка было окно. Утреннее солнце как раз заглядывало в него. Я уложила Лудинея туда, куда должны упасть золотые лучи.

Лишь один раз я позволила себе проявить чувства. Они просто не могли уместиться в моей груди! Скребли острыми когтями по ребрам. Лились жгучими слезами по щекам.