Ночное солнце
Шрифт:
Да, решения, которые должен принимать командир дивизии генерал-майор Чайковский, существенно отличаются от решений комбата капитана Волохова, не говоря уже о командирах рот и взводов.
В бою принимать едва ли не ежеминутно решение должен каждый. И боец и генерал. Разница в масштабах и мере ответственности. За ошибку бойца расплачивается один человек, за ошибку генерала — тысячи.
И хотя конечное решение принимает командир части или соединения, но в определенной степени это решение коллективное, поскольку отработать все необходимые для него данные командир взвода или роты может
Комдив Чайковский держит в голове множество данных, собственно, весь район боевых действий он может представить своим мысленным взором. Сейчас, глядя на карту, он анализирует создавшуюся обстановку.
На левом фланге удачливый капитан Ясенев быстро выполнил поставленную перед ним задачу. Но это не значит, что его и без того не такие уж значительные силы можно распылять, открывая путь для действующих на своем правом фланге «южных». А на его, Чайковского, правом фланге что происходит? Теперь вроде бы все в порядке. Дубки взяты. И, таким образом, весь полк Круглова выходит на линию, где сможет остановить опасно приблизившихся «южных». Вот именно, опасно приблизившихся. Долго, слишком долго возились, хоть и справились раньше установленного срока, а надо было еще быстрее. Вон «южные» вышли во фланг капитану Кучеренко раньше, чем ожидалось. Да, Кучеренко засиделся. На разборе этому эпизоду надо будет уделить особое внимание. Что-то здесь не предусмотрели — и Кучеренко, и подполковник Круглов, да и подполковник Сергеев (мог бы побольше узнать про болото), и конечно же он, комдив Чайковский.
А что в районе моста? Мост в руках десантников, но вряд ли «южные» так просто с этим смирятся. Они что-то предпримут. Что? Чайковский сосредоточенно перебирает в памяти все данные, подготовленные штабом, снова смотрит на карту. Как бы поступил он на месте «южных»? Наверное, все же атаковал мост, атаковал Зубкова любыми средствами. Запросил авиацию, а еще лучше вертолеты. Выбросил вертолетный десант. Где? Пожалуй, вот здесь, где овраг. Совершат какой-нибудь отвлекающий маневр, а ударят здесь. Сначала будут штурмовать, а потом высадят десант. Что думает об этом начальник штаба?
Выясняется, что начальник штаба считает подобное предположение маловероятным.
— Если предпримут вертолетную атаку, то на Ясенева, товарищ генерал-майор, — задумчиво глядя на карту, говорит полковник Воронцов и тут же поправляется, — скорее всего, на Ясенева.
— Вот что, товарищ подполковник, — поворачивается комдив к Сергееву, — приказываю выяснить все, что можно, о вертолетных силах «южных».
— Есть, — отвечает подполковник Сергеев и уходит.
— Не будут они замахиваться на Зубкова, товарищ генерал-майор, — замечает полковник Воронцов. — По всем канонам не должны. Слишком велики будут потери, а успех проблематичен.
— Что-нибудь постараются придумать, — усмехается комдив, — не мы одни с тобой головы ломаем, у «южных» тоже серое вещество есть. — И он снова устремляет взгляд на карту.
Глава XI
Последний школьный год выдался для Петра столь трудным, столь насыщенным событиями и делами,
В начале сентября, выглаженный, аккуратно причесанный, сверкающий, «как рояль» (по выражению Нины), он стоял в школьном зале и слушал короткую речь начальника районного отдела милиции.
Потом полковник в отставке, Герой Советского Союза, вручил ему паспорт — сверкающе-красный, с золотыми буквами.
— Получай, сынок, — громко сказал ветеран, пожимая Петру руку, — и береги. Это почетный документ. Он — к тому, что ты гражданин Страны Советов. А большего почета и быть не может. — Потом, заглянув в паспорт, негромко добавил: — Чайковский Петр Ильич, сын, значит, Ильи, внук Сергея. Служил я с твоим дедом. Тоже ведь в десантники пойдешь?
Петр молча кивнул, у него комок подкатил к горлу, стало трудно говорить.
Ветеран похлопал его по плечу, улыбнулся и еще раз пожал руку.
— Служи, сынок. Как дед служил. Как отец служит.
Столь важное событие, как совершеннолетие и получение паспорта, Петр отметил дважды. В первый раз дома. Они собрались вечером за празднично накрытым столом — Илья Сергеевич, Ленка с сопутствующим ей теперь неотступно и непостижимым образом сумевшим обскакать всех других ее поклонников Рудиком и Петр с Ниной.
Все было очень торжественно. Ленка постаралась: лично испекла абсолютно несъедобный пирог, который все старательно хвалили. Пили шампанское. Произносили короткие тосты, речей не было — никто из присутствующих не умел и не любил их говорить.
Илья Сергеевич старался скрыть грусть. Эх, не видит Зоя сына таким! Ленка, наоборот, стараясь отвлечь отца, все время смеялась, острила, рассказывала разные веселые пустяки. Рудик, пребывавший у нее прямо-таки в рабском подчинении, старательно и не всегда впопад поддакивал и, поймав Ленкин укоризненный взгляд, в страхе застывал с открытым ртом.
Нина, как всегда, была серьезной, в меру смеялась, произнесла тост в честь Ильи Сергеевича. Петр, немного растерянный в этой неясной обстановке, старался быть на высоте.
Куда лучше чувствовал он себя на втором торжестве, происходившем у Нины и на котором они с Ниной только и присутствовали. Бабушка, накрывшая сказочный стол, как всегда, тут же бесследно исчезла.
Им было хорошо.
Сверхсовременный квадрофонический, многоколоночный проигрыватель наполнял комнату тихой музыкой, Нина надела новое, очень красивое платье, и сама она была красива, как никогда. И весела. И нежна. И влюблена. Она несколько раз повторила ему это. Ничто не предвещало грозы. И казалось, этот столь чудесно начавшийся вечер должен был так же прекрасно окончиться.
Но вышло иначе.
Они выпили совсем немного. Бутылку шампанского, да и то не всю. Какого-то заграничного, привезенного ее родителями в их последний приезд. Впрочем, выпила, скорее, Нина, потому что Петр, через силу влив в себя пару фужеров, чувствовал, что и это много. Пить он не любил, не умел, не хотел. Но что поделаешь, его же праздник!
Неожиданно Нина села к нему на колени, обняла, прижалась щекой, ласкаясь, попросила:
— Разреши мне кое-что, Петр. Пожалуйста, разреши.