Ночной дозор
Шрифт:
— Я доверяю тебе, Сабрина. Если бы не доверял, я давно бы уже перешел в другую команду.
Его спокойствие удивило ее; и гнев несколько улегся.
— В таком случае, почему ты обманываешь меня?
— Ты действительно не понимаешь?
Гнев сразу сменился в ее душе чувством вины.
— Нет, — нерешительно сказала она.
— Ты знаешь, что после похищения Керри и Мики, я проходил психотерапевтическое лечение?
Она кивнула, глядя ему в лицо. Он давал ей редкую, пусть и ограниченную, возможность заглянуть в свой сложный внутренний мир, как-то объясняющий его
— Ты также, вероятно, знаешь, что я отказался помогать врачам. Любое копание в моем внутреннем мире вызывало у меня только негативную реакцию. — Он улыбнулся про себя. — Меня даже демонстрировали студентам Принстона.
— У тебя на это были причины, — мягко сказала она.
— Да. Одиннадцать лет я был в «Дельте», там у меня было много друзей, в особенности после того, как я женился на Керри. Рождество было семейным праздником, но Новый год мы всегда встречали с «Дельтой». Вечеринка устраивалась на одной и той же ферме в Канзасе, где можно было шуметь вволю хоть до утра. Я хочу сказать, что «Дельта» была как одна семья. Затем произошло похищение. Кто-то, а может, и не один, я не знаю, проговорился о нашей миссии в Ливии. Это сразу подорвало глубокое доверие, которое не знало сбоев одиннадцать лет. Когда я пришел в ЮНАКО, я должен был залечить душевную рану, мне пришлось начать все заново. Как я уже сказал, я доверяю тебе. Но до определенных пределов. То же самое и в отношении К.В. Должно пройти немало времени, чтобы все стало как в «Дельте».
— Но в ЮНАКО никогда не будет, как в «Дельте», разве ты не понимаешь?
— Да, понимаю, но надо же с чем-то сравнивать, а у меня есть только «Дельта».
Грэхем перевел взгляд на проходящие мимо машины, потом повернулся к ней:
— Что бы ты сделала, если бы я в плавучем домике сказал тебе, что в шприце серная кислота, а не тальк?
— Я не допустила бы, чтобы дело зашло так далеко. Ты настолько непредсказуем, что я не была бы уверена, что ты не введешь ее Леммеру, если он откажется говорить.
— Я сделал бы это, не моргнув глазом.
— И хладнокровно убил бы его?
Грэхем с досадой покачал головой:
— Мы очень разные. Я не побрезговал бы опуститься на один уровень с Леммером, чтобы вырвать у него необходимую мне информацию. А ты защищала бы его.
— Это неправда, — гневно выпалила она. — Я ненавижу Леммера и ему подобных не меньше тебя, но изображать из себя одновременно судью, присяжных и палача не буду. Правосудие распространяется и на преступников.
— Правосудие? Которое таких торговцев наркотиками, как Леммер, приговаривает к десяти годам тюрьмы притом, что они искалечили несчетное число невинных жизней своей мерзкой торговлей, а спустя пять лет те вновь оказываются на свободе, даже на той же улице, где их взяли? Которое приговаривает террориста к пожизненному заключению за убийство невинных людей во имя неведомых даже самому ублюдку целей, а затем отпускает его на свободу, получив в качестве выкупа от других таких же ублюдков жизнь невинных людей? Почему ты не спрашиваешь у пострадавших семей, что они думают о правосудии?
— Я понимаю, о чем ты говоришь, Майк, но если ты готов хладнокровно
— Не согласен. Они противопоставляют себя закону, я же стою над законом, в этом вся разница.
— Отличное оправдание, просто прекрасное!
— И я останусь при своем мнении, пока органы правосудия во всем мире не начнут проявлять больше сочувствия к жертвам вместо того, чтобы искать неуместные оправдания для преступников.
Такси остановилось, и водитель постучал по разделительному стеклу и показал им галерею. Это был старинный дом состоятельного голландского дворянина, дата его возведения — 1673 — была витиевато выбита на фронтоне над окнами третьего этажа. Слова «De Terence Hamilton yaleriij» были выведены черными готическими буквами над архитравом, ниже был номер телефона.
— Этого я беру на себя, — сказала Сабрина и открыла дверь.
— Беспокоишься, что я плохо обойдусь с ним?
— Не без того, — ответила она и показала на запачканный кровью пиджак. — Может вызвать нездоровый интерес.
— Ага, понял, — пробормотал он и откинулся на спинку сиденья.
Она попросила водителя обождать, перешла улицу и подошла к галерее. По фотографиям картин, которые украшали стены, она быстро заключила, что галерея специализируется на работах голландских художников: от библейских сцен пятнадцатого века Босха и Гертдена до модернизма Мондриана и экспрессионизма Крайдера двадцатого века.
— Kan ik u helpen? — спросила одна из служащих.
— Надеюсь, — сказала с улыбкой Сабрина. — Мне бы хотелось увидеться с мистером Хамильтоном.
— Вы договаривались о встрече? — спросила служащая на безупречном английском.
— Боюсь, что нет, но я уверена, что он не откажется со мной поговорить. У нас с ним общий знакомый — Ян Леммер.
Женщина удалилась. Через минуту она вернулась:
— Мистер Хамильтон просит вас подняться к нему в кабинет. Вот по этой деревянной лестнице.
Сабрина поднялась наверх и оказалась перед дверью, на которой висела табличка: «Т. Хамильтон — директор». Она постучала.
— Войдите.
Хамильтон, мужчина лет шестидесяти с выразительным лицом, сидел за черным столом, окруженный полотнами Брака и Пикассо. На стене за столом висела большая репродукция картины Коха «Стрелковый тир».
— Зачем вы хотели меня видеть? — спросил Хамильтон бархатным голосом и наманикюренной рукой указал на кожаное кресло по другую сторону стола. — Прошу вас, присаживайтесь, мисс... По-моему, мой менеджер по торговле не назвала мне вашего имени по телефону.
— Нет. Я уверена, что вы чрезвычайно занятой человек, мистер Хамильтон, поэтому я перейду прямо к делу. Два с половиной года назад человек, которого зовут Ян Леммер и два его помощника вломились в дом на улице Де Клерк и украли не представляющую особой ценности картину малоизвестного художника семнадцатого века Йохана Сегерса. Они принесли картину вам. Я хочу знать, что было дальше.
Он прикоснулся к своему галстуку и улыбнулся:
— Боюсь, что не совсем понимаю, о чем вы говорите. И как вы правильно сказали, я человек занятой. Простите, но...