Ночной извозчик
Шрифт:
Он отошел от парапета, выпрямился, сделал несколько шагов. Внезапно опять полил дождь. Из черной тучи, еще более мрачной, чем остальные, ливень хлынул мощным потоком; Фандор в одну минуту промок до нитки.
— Будь ты проклят! — проворчал он.
Подняв воротник пальто, ничего не видя из-за ветра, швырявшего пригоршни дождя ему в лицо, Фандор повернулся спиной к Нотр-Дам и лицом к реке и глухо выругался:
— Ах ты, дьявол тебя…
В тот же миг грянул удар грома, сухой и резкий, за ним
— Там… там… там… что это такое? Что же это такое?
На черной воде, в двадцати метрах от себя, журналист видел расплывшееся среди пенистых водоворотов белесоватое пятно шириной примерно в метр, как бы некое сияние, которое двигалось, перемещаясь с места на место, удалялось.
Нет, Фандор не ошибся.
— Огонек! Чтоб меня черти забрали, — повторял он. — Это и есть тот самый огонек, и я его видел!
Глава 7
УБИЙСТВО
Вот уже добрых пять минут Фонарь, до смешного кипя от нетерпения, топтался возле лесенки, ведущей на чердак, где, как он думал, пребывала его пленница, прелестная Раймонда. Он-то, Фонарь, давно поднялся бы туда, чтобы поторопить свою любовницу Пантеру, которая что-то не больно спешила спуститься к нему, но мешала ему привычная лень, о чем он и сообщил своему закадычному приятелю Глазку.
— Видишь ли, старик, — говорил Фонарь, — я бы слазил туда и намылил ей шею, чтоб знала, как надо шевелиться, да скажу по правде, я страх как обленился.
Глазок тем временем разлегся на убогом топчане, служившем любовникам постелью, — одна нога на одеяле, другая — на полу — и, пуская в потолок клубы дыма из подобранного на улице окурка, кивал головой.
— Обленился-то ты обленился, Фонарь… Это верно… только, главное, сдрейфил.
— Сдрейфил? С чего бы это?
— Дрейфишь перед Пантерой, черт возьми.
— Перед Пантерой? С чего бы мне перед Пантерой-то дрейфить? Ты что, совсем чокнулся? Сдрейфил! Подумать только! Сдрейфил! Ты что, старик, смеяться вздумал?
И Фонарь, желая показать власть над своей достойной подругой, заорал в приоткрытый лаз:
— Слушай, ты, Пантера, ты сегодня слезешь оттуда или ненароком рожать там собралась?
С чердака донесся неразборчивый ответ, вернее, какое-то ворчание, а Глазок преспокойно взялся за новый окурок и заявил:
— Дрейфишь, старик, труса празднуешь перед своей девкой, не то давно полез бы наверх.
Такая насмешка со стороны приятеля, да еще того самого Глазка, о котором ходила молва, что его, вообще-то, соплей перешибешь, вывела из себя Фонаря.
Он отошел от лесенки,
— Слушай, ты, издеваться надо мной, что ли, вздумал, будто я труса праздную… Закрой-ка плевательницу…
Глазок рывком отбросил его.
— Ублюдок чертов! — выругался он. — Ты мне так ходуны обломаешь, у меня кость хрупкая.
И зацепившись за прежнюю мысль, без признака воображения, апаш повторил:
— А я тебе говорю, что у тебя поджилки трясутся перед Пантерой.
— С чего бы это?
— А с того, что она тебе по шее накостыляет.
— Она-то мне? Я, значит, трясусь, как бы она мне не накостыляла? Псих несчастный! Да я эту шалавку, Пантеру то есть, в порошок сотру, через мясорубку пропущу, по стене размажу, как клопа или там блоху…
Я, значит, сдрейфил, слыхали такое? Смеешься, что ли? Да я из нее сейчас капусту нашинкую!
И привязавшись, подобно Глазку, к единственной мысли, он опять заорал:
— Ты, Пантера, слезай наконец оттуда к чертям свинячьим, глумишься ты, что ли, надо мной?
Пантера не отвечала.
Глазок воспользовался этим, чтобы запустить в приятеля новой шуточкой:
— Ну, старик, — заявил он, — для такого дела и судья не нужен, глумится она над тобой, и делу конец.
Тут Фонарь подумал, что приятель, пожалуй, прав. Что же это такое нашло на Пантеру, почему она не откликается и признака жизни не подает? Ему только одного и надо — чтобы она принесла выпивку, эка невидаль! Черт подери, на то она и женщина! Он-то весь день вкалывал, глотка суха, что твоя пемза, должна же наконец женщина налить стакан или нет?
Фонарь вернулся к лесенке, готовый к решительным действиям.
— Пантера! Эй, Пантера! Слезешь ты оттуда, да или нет?
С чердака донеслось невразумительное бормотанье.
Фонарь разразился страшной руганью и полез наверх.
— Забери тебя черт, — орал он, — ей же богу, видно, бега-то нет! Даже выпить никто не подаст! Ну, подожди, я сейчас тебя вздую!
Не умолкая ни на миг, Фонарь лез по лесенке и вмиг оказался на чердаке. Но там было пусто.
— Ну, где ты тут?
Пантера не ответила.
— Где ты тут? — повторил Фонарь. — Опять, небось, к Кладу подбираешься, тварь такая! Подбери юбки и давай прямо сюда! Сыпь сюда по-хорошему!
Фонарь стоял посреди чердака и театральным жестом указывал на лаз.
— Дуй вниз, проклятая баба!
Но Пантера все не показывалась, а Глазок внизу, скандировал:
— Пан-те-ра, Пан-те-ра!
На этот раз Фонарь рассвирепел. Он изрыгал чудовищные ругательства, одно замысловатее другого, пока наконец не сообразил, что Пантера по какой-то неизвестной причине прячется в темном углу чердака. Он завопил: