Ночной извозчик
Шрифт:
Прошло четверть часа с тех пор, как Бузий с Раймондой вернулись в жалкую лавчонку старого бродяги. Они уже почти что договорились, и Бузий подыскал для Раймонды черную юбочку и полосатую ситцевую кофточку, которые она тотчас же надела, да еще впридачу дал большую корзинку, в которых продавщицы цветов носят букеты. Но после таких щедрот он заупрямился и не очень-то спешил отдать ей обещанный луи. А Раймонда тоже заупрямилась и требовала с него эти деньги. Уходить она пока что не собиралась — и деньги нужны ей были позарез,
— Слушайте! — сказал наконец бродяга. — Слушайте, красавица, двадцать франков это чересчур, а вот десять я вам дам, если, конечно, фонари в порядке…
— Пойдем, взглянем!
Они опять вышли из грязного сарая. Бузий захватил бидон с горючим и стал заполнять пустые фонари кареты.
— Вот увидите, как сейчас вспыхнут! — приговаривал Бузий. — Я ведь еще и фонарщик…
Бузий не преувеличивал, когда сказал «вспыхнут». То ли он был неосторожен, то ли неумело взялся за дело — только Раймонда вскрикнула вдруг:
— Ах, Боже мой!
Стряслась беда…
Бузий опрокинул бидон на сиденье, а одной искры от его сигареты было достаточно, чтобы карета заполыхала.
— Э! э! — закричал Бузий. — Без дураков, тушить надо!
Но как тушить горящий экипаж? Мрачная, древняя повозка, сколоченная из старого дерева, пылала, как факел. Через минуту стало ясно, что потушить пожар невозможно. И как на беду лошадь, испугавшись огня и уже опалившись, внезапно очнулась и галопом поскакала по улице Лагарп.
— Провались она! — выругался Бузий.
— Черт побери! — воскликнула Раймонда.
Оба дружно припустились бегом, пытаясь догнать убегавшую от них карету. Та же, подобно гигантскому костру, неслась по улице Лагарп к мосту Пти-Пон. лошадь совсем обезумела.
Чувствуя, что огонь подбирается к ней все ближе, несчастное животное взбежало на тротуар и повернуло было в сторону моста Пти-Пон, к площади Нотр-Дам. К несчастью, карета ударилась о край тротуара, налетела на фонарь, опрокинулась на парапет и рухнула вниз! Подбежав туда, Бузий и Раймонда увидели это поразительное зрелище: пылающая карета свисает с моста, а лошадь, упираясь в мостовую копытами, сопротивляется тяжелому экипажу, тащившему ее в реку.
Оба, Бузий и Раймонда, смотрели, не зная, что делать.
— Черт возьми! — сказал Бузий.
И тут же у него вырвалось:
— Ах, тысяча чертей!
Догоравшая карета внезапно развалилась пополам. Сиденье и задние колеса упали в воду и пошли ко дну, а лошадь рванулась вперед, таща за собой разломанный передок.
Бузий, однако, не был слишком испуган. Он быстро помог лошади стать на ноги и осмотрел передние колеса с оглоблями.
— Отлично! — сказал он. — Вот потеха-то! Выходит, я теперь владелец беговой колясочки, «паучком» их называют те, кто ходит на бега. Я же вам говорю,
И, посмеиваясь, добавил то, что было чрезвычайно интересным для Раймонды:
— Вырву-ка я нынче пару волосков из хвоста моего Пегаса, а завтра, пожалуй, загляну в «Трехгрошовую кружку» и спрошу Фонаря, не поможет ли он мне сплести часовые цепочки…
Что же касается Раймонды, то она ничуть не огорчилась, что роковая карета навсегда прекратила свое существование!
Глава 21
ХИТРОУМНАЯ ЦВЕТОЧНИЦА
В «Трехгрошовой кружке», кабаке, где собиралось общество отнюдь не смешанное, ибо состояло целиком из зловещих апашей и отпетых мошенников, в этот вечер царили необычайное оживление, суета, возбуждение, что говорило о нешуточном происшествии.
— Толково предложил! И толково выиграл!
— За яйца платишь ты…
— Знаешь, парень, тебе разве что верблюд нос утрет…
— Черт дери, шикарно сработано!
— Схряпал дюжину крутых яиц, да по-быстрому, да не запивая… Ну, сила! Какое здоровье надо иметь…
Завсегдатаи этого заведения, начиная с Заставы-Монпарно и кончая Грозой-Легашей, Титаном по кличке Жаба, Толстяком и самим хозяином «Кружки», пребывали в почтительном восхищении.
Все они дружно осыпали восторженными хвалами одного из своей же братии — ненасытную утробу по имени Фонарь.
Долговязый Фонарь только что побился об заклад, что отколет небывалый номер, и вышел победителем. Он умял подряд, не передохнув, ничем не запивая, дюжину крутых яиц.
— Ну, брат, нет слов, — заявил Толстяк, огромный мужчина с непомерно раздутым брюхом, выпиравшим из-под широкого красного пояса, который он то и дело подтягивал, чтобы удержать спадающие штаны. — Если когда-нибудь судьи надумают оттяпать тебе голову, ты попроси у них таксе же угощение, перед тем как полезть по ступенькам церкви святого Подневолия. Сам Дейблер рот бы разинул!
— И дал бы ему драпануть! — заключил Жаба.
Фонарь принимал все это с равнодушием, достоинством и гордостью, откинувшись на стойку и опираясь на нее локтями, но лицо его расплылось от блаженства.
— Все это ладно, — заявил он тут же гнусавым голосом истого жителя предместья, — хватит кропилом-то махать, налили бы чего покрепче святой воды?
— Пить будешь?
— Как лошадь!
Тут вышел вперед Гроза-Легашей, престранного вида субъект, сутулый и кривоногий:
— Давай, угощаю… наливай, обезьяна! Слыхал?
«Обезьяна» — хозяин «Кружки» — все отлично слышал. Такого предложения ему никогда не надо было повторять дважды. Бывалый торговец, умелый кабатчик, он обладал особым нюхом на тягу к выпивке, порой еще дремлющую в душе посетителя.
— Такое дело требует, чтоб каждый каждому поставил! — посоветовал он.
Фонарь одобрил:
— Хорошо сказано, приятель!
Кабатчик поспешил добавить:
— Я тоже ставлю, сколько вас тут будет?