Ночной корабль: Стихотворения и письма
Шрифт:
Крылатый медленно, но верно поправляется, хотя, по-видимому, для того, чтобы разбитый мускул окреп, еще понадобится время.
Итак, грохот и скрежет, среди которых бегают золотые саламандры, вконец изуродовали и без того уродское лето, такое темное, что днем надо зажигать лампы. Опять всеобщие жалобы на «фён», этот дикий электрический ветер, от которого все больны.
Но, может быть, осень чем-то порадует, хотя бы золотыми красками, подобными тем, которыми мы вместе любовались в Переделкине?
Целую Вас крепко. Мне Вас не хватает до отчаяния.
Ваша Вега
43.
14 октября 1973
Дорогая Светлана,
идя по стопам нашей любимой Евгении Александровны, и я схватила какой-то неистовый грипп, чем и объясняется мое долгое молчание. Описывать всю эту нудную историю болезни не собираюсь, но было не сладко. Я уже потеряла счет дням, так все это затянулось. Написать Вам хотелось мучительно, и во сне писала длинно и много, но физически сделать это не могла. Михаил Максимилианович много читал мне вслух, и я заново – через него – перенеслась в
Незадолго до того, как заболеть, мы получили красивые, желанные книжицы, сделавшие нас такими же, как все вы. Теперь я уже не смогу написать о себе: «с паспортом – вся Земля». Были очень тронуты Вашим поздравлением и словами, что стали еще ближе. Но, как говорят французы: «Далеко губам до бокала», по нашему, народному: «Далеко кулику до Петрова дня». Как? Когда?.. Разузнать что-либо на эту тему – невозможно.
С переездом на другую квартиру тоже ничего (пока) не выходит. Ввиду инвалидности и возраста Крылатого, нас будто бы записали кандидатами на дешевую квартиру, но… ждать придется «года три», как сказал любезный директор какого-то отдела, горячо и пространно благодаривший «за визит». У меня, впервые в жизни, опустились руки, и всё звучит в ушах Георгий Иванов: «Словно меня отпустили на волю и отказали в последней надежде». А она еще мерещится, в виде одной комнаты с кухней, и чтобы за окном родные деревья – и Вы приходите, и Алена наезжает… Помните, когда мы простились в Шереметьеве, Вы писали потом, что никогда так не плакали? Теперь моя очередь плакать, и я отплакиваюсь за всю жизнь. Знакомая Вам, моя Мария Карловна строго говорила мне в моем детстве: «Смотри, не плачь: выплачешь все слезы по пустякам, а когда настанет время плакать по-серьезному, слез-то у тебя и не будет, а это очень больно», и так меня напугала, что я разучилась плакать, копя слезы на будущее, как кувшин с водой в ожидании засухи. Очевидно, накопился не кувшин, а неиссякаемый водопад.
Спасибо за то, что написали про Евгению Александровну! Я нашла ее последнее письмо: помечено апрелем! Полгода от нее ни слова. Я всё понимаю и за нее, и за нас тоже, т. е. тяжела оторванность. Какое спасибо, что Вы рядом с нею.
Ждем с нетерпением, когда упадет с неба толстый конверт, когда ясно и живо ощутится Ваше присутствие в этом доме! Обнимаем, целуем и, несмотря ни на что, сквозь всё и через всё, верим в завтрашний день.
Ваша Вега
43.
12 ноября 1973
Дорогая наша молчальница,
Ума не приложу, что с Вами случилось? Мы так начали недоумевать и беспокоиться, что позвонили Евгении Александровне, с грустью уловив в телефоне еле слышный, слабый голос, но всё же имели контакт, по-прежнему теплый и родной, а от нее узнали, что Вы и на самом деле больны. Как видите, от нас ничего не скроешь. Кто около Вас? Боюсь, что не бережетесь, как всегда. Носите ли длинный белый жакет, который я послала? Он из чистой шерсти и должен хорошо греть.
Берн изумительно красив этой осенью, ставшей внезапно солнечной и насквозь золотой. Налево от меня, за окном, березовое царство. Как я вижу Ваши восхищенные глаза, которыми Вы им любовались бы вместе со мной, если бы… да кабы ведь приезжали же сюда недавно советские поэты, почему бы Вам не получить что-нибудь вроде командировки?
Останавливаюсь, чтобы письмо опять не нырнуло в хаос всякого рода черновиков. Да послужит оно Вам толчком для скорого ответа, без которого я начинаю чувствовать, что покрываюсь кладбищенским плющом и мхами забвения.
Ваша Вега
44.
2 декабря 1973
Дорогая Светлана!
Вчера упало с неба чудо: два толстенных конверта! Вот по радость! Читали с 9-ти утра и до обеда. Но и после обеда сразу кинулись к стихам, из которых я сразу отложила самые замечательные. С письмом и стихами явилась дивная зима, с беспрерывным, густым снегопадом, неизвестно, откуда берущимся, потому что нет ни туч, ни облаков, и светит сверкающее солнце. Словом, всё прекрасно.
Ваши рассказы в письмах – настоящие новеллы, удивляют меш тем, что Вы всегда вздыхаете: «Почему я не прозаик?» В то время, как Вы отличный прозаик: чего стоит только кольцо Майи Луговской, внедренное в медузу, да и вообще всё, до мелочей! Почему надо строить прозу по каким-то канонам? Я уважаю доброкачественное сукно общепринятой прозы, но предпочитаю узорчатые ковры, волшебство шелков, гобелен и кружево.
Тут, конечно, начнется антракт на целую вечность. О, жизнь, рвущая на части в самые разные стороны! Но не могу не сказать о главной загвоздке, открывшейся нам: оказывается, прежде чем купить хоть какую-то жилплощадь, надо иметь прописку (!), в это зависит от Вергилия и других и сулит долгие хлопоты. Думаю, что остается спокойно ждать гробов. А Крылатый-то уже высчитал было стоимость возможного гнездышка, вплоть до гвоздей! Но что считать, когда из-за нефти цены растут чудовищно, многое стало дороже в 10 раз. Зато апельсины дешевле спичек, и я ими наслаждаюсь.
Целуем крепко, как любим.
Ваша Вега
45.
12 января 1974
Дорогая Светлана!
Я тону в полной фантастике и вижу невероятные сны. Начинаю пугать их с реальностью, настолько они бывают и ярче, и выпуклее, и живее этой самой «реальности». Прилагаю стихотворение, в точности передающее один из самых потрясающих снов. Хотела его записать, а стихи явились сами собой, очевидно, иначе было нельзя. Для меня этот сон не прост. Вижу в нем не один смысл, но, может быть, эти смыслы непередаваемы. Помните, у Блока: «Я вышел в ночь, узнать, понять. Несуществующих принять…»
Мне сказали в посольстве, что сейчас появились в печати стихи Осипа Мандельштама.
Добралась до поздней ночи, перепечатывая для Вас свой сон. Целую, обнимаю. Крылатый тоже, ждем не дождемся письма.
Ваша Вега
ВО СНЕ
Я не назову ее красивой. К нам с планеты прилетел иной Этот ястребенок с львиной гривой И с одной-единственной ногой. Не подпрыгивая, не хромая (Одноногим так ходить нельзя), Шла она без костылей, прямая, Не шагая – медленно скользя. И не удивило это чудо, Ясное во сне, как дважды два. Не напрасно ли искать, откуда Вышел сон и уведет куда? Мы случайно рядом очутились В очереди. Цепь людей ползла К запертым дверям, и вкось ложились Отблески оконного стекла. Отблески дрожали на атласе Черного пальто… Но нет, не то… Ведь она была в атласной рясе С капюшоном, – вовсе не в пальто… Повернула голову. Беззвучно Засмеялась: «Плохо ли нам тут? Мы стоим и ждем… Вдвоем не скучно Вслушиваться в шорохи минут. Скука – чей-то вымысел. Согласны?» Улыбнувшись, женщине в ответ Я сказала: «Совершенно ясно, Что со мною говорит поэт». «Или – нет… Но вы – из этой касты. Потому я к Вам и подошла: На земле приходится не часто Подмечать незримый взмах крыла». Я смотрела в ястребиный, узкий Глаз, похожий на глубокий пруд. «Почему со мною Вы по-русски Говорите с первых же минут? В иностранном городе так странно Одинок язык, чужой для всех… Кстати, Вы мне кажетесь туманной, И у Вас глухой, туманный смех… Объясните мне, кто Вы такая?» И, не опуская головы, Женщина сказала: «Никакая! Но сегодня русская, как Вы. Обе мы неравнодушны к книгам…» Тут, в ее протянутой руке, Очутился белый томик. Мигом На его отогнутом листке Я узнала профиль ястребенка… Лист свернулся в трубку. На втором Появилось, выведено тонко, Словно птица провела пером, Или ветер легкий след оставил, Уходя к весне от зимней тьмы, Еле уловимое названье, Справа, наверху: «ОНИ И МЫ». И оно ушло, теряясь между Зыбкими штрихами, а под ним Было имя: «ЖДАНОВА НАДЕЖДА», И, растаяв, превратилось в дым. «Автор книги – это Вы?!» «Едва ли!» «Но портрет?.. Кто станет отрицать?» «Если Вы меня на нем узнали, Я могу назад перелистать». Щелкнул переплет. Раскрылся снова. На портрете вовсе не она. Мордочка котенка золотого На бумаге изображена. «Вот кто автор! я перетасую Карты и подам Вам новый знак: Автор превращается в борзую – Вы предпочитаете собак! Вот борзая, белая, как лебедь, С ястребиным глазом, с гривой льва. Превращений может быть и девять, И четырнадцать, и… дважды два. Догадайтесь сами, кто же автор. А теперь простимся. Мне пора. Жду звонка по телефону завтра, И опять завяжется игра». «Номер телефона! Дайте номер! Не дадите, – где его возьму?» «Ничего не будет нужно, кроме Телефона. Номер – ни к чему. Пусть случится, что случалось прежде…» «Что случалось? С кем?.. Когда и где?..» «Позвоните ЖДАНОВОЙ НАДЕЖДЕ. Телефон найдет ее везде. Безразлично, на какой звезде».