Ночной мир
Шрифт:
– Зато я не девственница, – сказала Кэрол и помогла ему войти в себя.
Его страсть полностью компенсировала недостаток опыта. Кровать буквально стонала от их любовных упражнений. Это было как в горячке, неистово, и для Кэрол чересчур быстро. Но, несмотря на это, у нее перехватило дыхание, как и у Билла. Она прижимала его к себе все крепче, наслаждаясь тем, что он в ней, теплый и мокрый.
Потом она услышала, как он тихо плачет, положив голову ей на плечо.
– Билл? Что с тобой? Все в порядке?
– Нет. То есть да. Я не знаю. Просто я... подумал... об утерянном времени. Это так
– Не говори так, Билл! Чтобы я никогда больше не слышала этих слов! – Она разделяла его горькое чувство, но одновременно сердилась на него. – Ты прожил жизнь не зря. Может быть, ты верил не в то, во что надо, но поступал всегда по справедливости. Всю жизнь ты был отцом для сотен потерянных и брошенных детишек, первым и, возможно, лучшим из отцов, которого они когда-либо знали. Ты не мог бы всего этого делать, если бы имел жену и собственных детей. Не смог бы посвящать несчастным малышам все двадцать четыре часа в сутки. Так что время это вовсе не было потерянным. Ты изменил кое-что в этой жизни. Очень сильно изменил. На свете живет много мужчин, которые помнят тебя, у которых ты в сердце. Уверена, они хорошо обращаются со своими детьми, потому что в свое время ты хорошо обращался с ними, потому что подал им пример. Это наследство, Билл, которое передавалось бы из поколения в поколение, если бы не Раса-лом, замысливший покончить со всеми поколениями сразу. Так что не смей говорить, что ты зря прожил жизнь – по крайней мере, при мне.
Выждав долгую паузу, Билл приподнял голову и поцеловал ее.
– Я люблю тебя, – сказал он. – Я любил тебя со щенячьим восторгом еще в школе, а потом зарыл это чувство, словно щенок свою кость в дальнем углу двора. Но оно никогда не проходило. Думаю, я всегда любил тебя.
– А я думаю, что какая-то часть меня всегда тебя немножко любила. А теперь я люблю тебя вся – и очень сильно.
– Как хорошо! Значит, мы снова это сделаем. Скоро.
– Скоро – это когда?
– Давай сейчас.
И тут она почувствовала, что он снова стал твердым внутри нее.
– О, мой милый!
3. ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЙСТВИЕ
Из передачи радио ФМ-диапазона:
"Джо: Сейчас четыре часа дня. До захода солнца осталось десять минут.
Фредди: Да. И если кривая Сапира вычерчена верно, то это наш предпоследний закат. Будем надеяться, что Сапир ошибся".
Глэкен разместил Сильвию и ее сына в приготовленных для них комнатах и возвращался к себе, когда Джулио – маленького роста мускулистый мужчина, владелец того самого бара, в котором, в компании Джека, Глэкен впервые принял пинту «Храбрости», – подбежал к нему в коридоре.
– Мистер Глэкен! Там внизу какая-то женщина спрашивает Джека!
– А что ей нужно? Надеюсь, вы впустили ее? – К тому времени уже стемнело. Улицы стали смертельно опасны.
– Да, но я оставил с ней в вестибюле
– Не та ли это женщина, которую он отправил в укрытие?
– Джия? Исключено. Джию я знаю. Эта дама – темнокожая. Говорит, что ее зовут Калабоди или что-то в этом роде.
Глэкен прикрыл глаза и заставил себя спокойно подумать, не послышалась ли ему последняя фраза. Неужели это так? Неужели это действительно она? Или Расалом снова решил поиграть с ними?
Ну что же, очень скоро он об этом узнает.
– Проводите ее наверх. Немедленно.
Чуть позже, когда Глэкен стоял, ожидая, у дверей своей квартиры, Джулио вышел из лифта с тоненькой смуглокожей, черноволосой женщиной. Одежда ее была изодрана, руки и лицо перепачканы грязью, в широко раскрытых темных глазах, миндалевидных, чуть диких, читалась невероятная усталость. Глэкен представлял ее себе совсем другой, но подумал, что это дают о себе знать годы, скрытые под гладкой кожей.
Он не мог оторвать глаз от ожерелья у нее на шее. Он еще не знал, что будет делать, но был уверен, что не позволит ей уйти отсюда с этим ожерельем.
– Миссис Бхакти?
Она кивнула.
– А вы тот человек, о котором мне рассказывал Джек, тот самый старик?
«Тот самый старик». Он едва скрыл улыбку. Так вот, значит, как они обо мне говорят? Ну что же – это правда, разве нет? Это даже больше, чем они думают, соответствует действительности.
– Да, наверное, это я. Называйте меня Глэкен. Проходите.
Он кивком поблагодарил Джулио и провел Калабати в свою комнату. Переступая порог, она споткнулась и чуть не упала, но Глэкен подхватил ее под руку.
– С вами все в порядке?
Она покачала головой:
– Нет. Не совсем.
Он подвел ее к дивану. Калабати бессильно опустилась на него. Потом потерла рукой глаза и вздохнула. Она выглядела совершенно измученной.
– Джек рассказал мне, что происходит с нашим миром, – сказала она. – Я думала, он лжет, хочет перехитрить меня. Не верила, что все так плохо. – Она помолчала и посмотрела на Глэкена затравленными глазами. – Но на самом деле все еще хуже, намного хуже.
Глэкен кивнул, внимательно рассматривая ее. Судя по всему, она пережила тяжелое потрясение.
– Но самое худшее еще впереди.
Она изумленно посмотрела на него:
– Самое худшее? Там, снаружи... через квартал отсюда... что-то огромное, черное, склизкое, настолько большое, что едва протискивается между домами. Оно все покрыто щупальцами. Оно дотягивается до окон и вытаскивает оттуда все, что может найти на ощупь. Я слышала крики, плач детей. А тех, кто переживет все это, ожидает долгая, беспросветная ночь.
Калабати перевела взгляд на огонь в камине и взялась рукой за ожерелье.
– Джек привез ожерелье?
– Да.
– Его вам достаточно?
– Нет.
– Значит, вам все-таки нужно мое?
– Да.
– И это что-нибудь изменит?
– Может быть. А может быть, уже слишком поздно. И все-таки это единственный шанс, единственная надежда. И мы должны испробовать этот шанс.
Она продолжала смотреть на огонь. Голос ее был едва слышен.
– Хорошо. Тогда возьмите его.