Ночной Орел
Шрифт:
«Несколько суток спал на весах, пока не увидел сон о полете. Потерял тридцать килограммов веса! Доктор Коринта объяснил про ферменты-антигравы, убеждал, что могу летать. Сначала не верил, но потом пришлось полететь.»
У Ивана чуть сердце из груди не выпрыгнуло, когда он прочел эти строки.
«Умница Ивета! Правильно догадалась про кровать-весы! Вот уж Николай-то Николаевич обрадуется! Ведь это… это — прямое указание!..»
Дальше в дневнике шли короткие записи такого примерно содержания:
«8 дек. Удачная ночь. Летал к аэродрому. Взорвал
Когда летел домой, заметил там целый состав с цистернами.
9 дек. Настолько освоился с полетами, что даже не представляю себе, как это раньше не умел летать. Боюсь, что разучусь пользоваться ногами. И еще ужасно мерзну, особенно на бреющем. Лицо прямо деревенеет, глаза слезятся, ничего под собой не могу разглядеть. Надо раздобыть очки и кутать лицо в шарф. До цистерн на ж. — д. ст. еще не добрался. Узнал про военный эшелон и пустил его под откос.
Тоже красиво получилось!»
Такими краткими заметками было заполнено полтетради. Две последние записи были такие:
«21 дек. Виделся с Иветой у нашего дуба. Передал для Лок. и Гор. портфель Норденшельда. Надеюсь, что хоть на этот раз майор похвалит. Пока что ничем ему не мог угодить. За все ругает и требует, чтобы вернулся в отряд. Особенно за воздушный бой досталось. Но теперь он будет доволен. Как-никак предупредил о генеральном наступлении карателей. Да и план операции в Медв. логу неплохо разработал. Послезавтра второй дневной бой. После этого ликвидирую базу и вернусь в отряд. На Большую землю теперь не отправят. Из Москвы должен на днях прилететь профессор, который будет изучать меня на месте. Если все будет хорошо, в воскресенье с ним встречусь и поговорю. Фронт уже близко, даже отсюда слышно.
Скоро конец войне! Нельзя теперь сидеть в тылу и заниматься наукой. Надо воевать до Победы, надо увидеть Победу своими глазами! Если профессор будет уговаривать отправиться с ним в Москву, откажусь. У меня тут еще немало дел. Коринту надо выручить. Век себе не прощу, если он пропадет. Без него я бы так и не полетел!..
22 дек. Меня нашли! Только что видел, как у подножия Чертова Пальца прошли на лыжах Ивета, Локтев и Горалек. Кричали, стреляли из ружей, но я не отозвался.
Знаю, зачем приходили — отговаривать от завтрашнего боя. Пустая затея! У меня все приготовлено, все продумано, а я вдруг возьму и откажусь! Да ни за что на свете!..»
Кожин раз десять перечитал весь дневник Ночного Орла и много над ним размышлял.
На третьи сутки, усталый до головокружения, но в отличном настроении, он привел себя в порядок и поехал за женой и сыном на дачу.
7
Тропинка к пруду вела через густые заросли бузины. Кожин медленно брел по мягкой влажной земле, похлопывая в такт шагам зеленой веткой. Он думал о том, как упорно будет теперь над собой работать, чтобы найти
Гладкая поверхность небольшого водоема ярко сверкала на солнце, а у берегов, под навесом из плакучих ив, казалась бездонной и прохладной. Где-то на другой стороне звенели голоса мальчишек.
— М-и-и-иша-а-а!!! — закричал Кожин. Из чащи на том берегу выскочил мальчишка в трусах. Узнав отца, он радостно замахал рукой:
— Па-а-ап, я сейча-а-ас!
Кожин думал, что сын побежит к нему по берегу пруда. Но тут случилось такое, отчего бывший Ночной Орел схватился за сердце.
Мальчик разбежался по берегу и бросился в пруд. Но не это так поразило Кожина.
Он знал, что Мишка плавает отлично, а пруд был неширок. Все дело было в том, что Миша не поплыл через пруд, а легко побежал по его поверхности, оставляя на ней множество расходящихся кругов. Да, да, мальчуган бежал по воде, как посуху, и это было настолько поразительно, что у Кожина закружилась голова и ёкнуло сердце, словно он смотрел на землю с десятого этажа.
Через минуту мальчик был уже возле отца. Раскрасневшийся, счастливый, пахнущий солнцем, водой и зеленью, он с разбегу бросился на шею Кожину и чуть не опрокинул его.
— Здравствуй, папка! Ты надолго приехал?
Несколько мгновений Кожин был не в силах что-либо ответить. Он смотрел на сына, как на маленькое живое чудо. В голове у него все перемешалось.
«Черт! Не померещилось ли от усталости?» — мелькнула тревожная мысль.
Он схватил сына за плечи и заглянул ему в лицо:
— Мишук, ты как сейчас через пруд-то, а?… — У Кожина даже голос охрип от волнения.
— А что? — удивился мальчик.
— Ну, это… как ты по воде-то?… Тут что, совсем мелко?
— Тут мелко? Что ты, папка! Тут тебе с ручками будет!
— Но ведь я видел! Ты ведь не плыл, ты бежал!
— Ты вон про что! — Мальчик небрежно махнул рукой. — Это я давно уже умею.
Сначала на лужах тренировался, а теперь через все могу — через реку, через пруд, даже, наверно, через море! А другие мальчишки у нас не умеют. Я их учу-учу, а они никак. Проваливаются! А я умею, и они меня за это обзывают Водомером. Ну и пусть! Мне не обидно. А Вовка знаешь что умеет делать? Ушами двигать! Вот это да! Мне никак не удается!
— Погоди, Мишук, не тараторь. Скажи лучше, как ты это делаешь?
— Что? Ушами?
— Ну тебя с ушами! По воде как ты бегаешь?
— Ах, по воде! Это совсем легко. Нужно сильно-пресильно разбежаться и бежать, бежать, бежать… Вот и все. Ты разве не видел, как я это делаю?
— Нет, Мишук, не видел.
— Хочешь, покажу?… Или нет, я тебе лучше другое покажу. Я еще одно умею, чего наши мальчишки не умеют. Даже Петька не умеет, а он на руках свободно ходит.
— Что же это такое?